произведениями. С другой стороны, придуманное им эстрадное чтение этих текстов с библиотечных карточек, перекладываемых в процессе чтения из стопки в стопку, неплохой театральный ход (хотя, к примеру, появление сопровождаемых молчанием пустых карточек, должных обозначать паузу, при повторении этого приема выглядит достаточно простодушным). Но трудно понять, зачем следует смешивать два этих ремесла – литературу с эстрадным номером. В этом смысле меня разочаровала долго ожидавшаяся и вышедшая наконец в Петербурге его книга «Регулярное письмо», графически воспроизводящая всё те же карточки. Она как бы отсылает нас к концертной версии как к основной. Но в таком случае было бы последовательным не книгу печатать, а выпускать видеокассету. И числиться не поэтом, но автором-исполнителем оригинального жанра. А то получается что-то вроде песенника.

Повторяю: как раз в данном случае поэтический текст временами – есть. Беда то, что у подавляющего большинства других подобных экспериментаторов он или откровенно плох, или вообще отсутствует. Но это-то печальное большинство и стремится всего более зачислить свои опусы по поэтическому ведомству (именно по поэтическому – романом, или, что было бы логичней, пьесой, или, скажем, цирковой репризой почему-то раздачу зрителям бумажек а-ля та же Ры Никонова – есть у нее и такой номер – никто не называет). И в журналы эту продукцию несут не в отдел эстрады или «Умелые руки» (если уж вырезан бумажный дождик), а именно в отдел поэзии. Видимо, поэзия всего беззащитней.

А секрет ведь прост. Один уважаемый мною, хотя и противоположных взглядов критик на мои аналогичные приведенным выше соображения с обидой заметил: «Вы говорите о том, что это не поэзия, а подразумеваете, что вообще не искусство!» На что пришлось возразить, что дело, быть может, обстоит как раз наоборот: авторы подобных опытов стремятся утвердить их под ярлыком «поэзия», чтобы заодно они оказались и под титлом «искусство».

Однако неинтересно говорить долее о том, чего нет. Лучше вернемся к тому, что есть, – к случаю, когда за игрой и театрализацией угадывается и поэзия.

Помимо упомянутых выше причин увлечения зрелищным (и «зрительным») преподнесением поэтических текстов, у нынешнего к тому и другому пристрастия имеется и еще одна объективная причина, связанная с литературной судьбой заметной части действующего поколения поэтов. А именно: долгая отчужденность от печатного станка.

Правда, многие из них, в том числе и поэты замечательные, утверждают, что никакого желания печататься в годы своего андеграундного бытия вовсе не ощущали. У меня нет ни малейшего повода сомневаться в искренности этих утверждений, однако поверить в то, что их авторы не заблуждаются относительно собственных ощущений, я все же не могу. Хотя бы по той простой причине, что как только это сделалось возможным, все они принялись публиковаться, и даже весьма широко. И это очень хорошо.

Ну а в те годы, когда этого было нельзя – либо потому, что не печатали, либо потому, что отдавать свои стихи в лживое советское издание было противно, – выход на более-менее широкую публику был найден как раз в таких «перформансных» формах. (Либо – в самиздате, который при своей полиграфической нищете подталкивал, как и футуристов в начале века, к визуальным экспериментам, компенсирующим убогие возможности пишущей машинки. С подведенной под это соответствующей философской базой, разумеется.) И сегодняшнее цепляние за «эстрадные», внепечатные формы бытования поэзии суть по большей части не более чем рудимент тех времен. За исключением злокачественных случаев, как уже говорилось, когда они маскируют отсутствие поэзии как таковой.