– Какая разница? Тут люди считать не умеют. Как в джунглях аборигены.

– Да вы, гляжу, оптимист. Вешаться не пробовали? И вообще, зря вы так. Не в каждой глуши вам после такого кошмара дадут крышу над головой и встретят хреном-солью. Тьфу-ты, хлебом-солью!

– Ничего, ничего, хорошо сказали. И вообще деревня давно мертвая. Только зомби гуляют. Но вы подружитесь.

– Не смешно, блин! Подождите, или вы здесь уже были? Вообще, кто он такой, этот Николай?

– Откуда я знаю? Пенсионер какой-то, гуманитарий, продает дом, пригласил заценить…

– Подожди… гуманитарий? Да вы только о технике и говорили!

– Ага… он вообще в технике не разбирается. Любопытный просто.

– И что еще он вам рассказал?

– Да ничего, блин. Все пропало. Фыхх, – Иван картинно вздохнул. – Хорошо хоть асфальт закончился.

– И что в этом хорошего?

– У вас это… чемодан теперь не дребезжит. Очень громко было. Неприятно.

– Ах, простите великодушно! Я не виновата, что он так грохнулся в салоне. Хотя вы правы, надо было первой лететь. Тогда бы я ему жизнь спасла, а не он мне. Черт, я же завязну здесь с этими обломками. Не поможете донести?

Конструктор подошел с обреченным видом, выпятив нижнюю губу, взялся за ручку, крякнул, но все-таки потащил багаж навесу, почти касаясь земли.

– Спасибо.

Церквушка окончательно скрылась за деревьями. Дорога вышла на деревенскую улицу. Из высокой травы доносилось гусиное гаканье, где-то сипло кукарекал петух. Стоял запах полевых цветов и сена, костров и прелого дерева, скотины и ее помета, и еще чего-то, мазутно-тракторного. Обычная деревенская жизнь, навстречу которой хочется глубоко вздохнуть… и тут же съежиться, дрожа и дико извиняясь за свой неуклюжий урбанизм… и за внешний вид… черт, даже прикрыться нечем! Ну почему он так медленно плетется, этот Иван, Кулибин современности?!

Николай и правда ждал их посередине дороги. Настоящий, не плод воображения. На этот раз повеселевший и без чемоданчика. Справа от него, за невысоким забором, стоял одноэтажный, весьма добротный домик. Даже дом. Два окошка с желтыми наличниками, две пристройки по бокам, кирпичная труба на крыше и металлическая по стене – то ли водопровод, то ли газ. Неплохо.

– Так, сюда, прошу вас, проходите. Не терем, конечно, но целая семья умещалась. Ой, Надь, привет… нет-нет, я не уезжаю, мне это… а Света не у тебя?

Во дворе возникла женщина лет пятидесяти, явно местная, кивнула Николаю, открыла рот, но тут же вскрикнула и отшатнулась.

– Я не ранена! – закричала на вдохе Марина. – Я… я живая.

– Там авария случилась, – пояснил Николай. – На шоссе, кто-то маршрутку подрезал. Сам удивился. Потому и вернулся не один. Им просто совсем некого ждать, решил вот помочь, все равно дом почти пустует. Так Света дома?

– Да, да… боже ты мой! Вам больно? Я это… я медсестрой работала…

– Спасибо, не надо, – ответила Марина. – Если только… попозже.

– Так Света здесь? – переспросил Николай свою землячку

– А… да, да, где ж ей еще быть, сегодня же выходной… господи, боже мой…

– Ладно, я просто подумал… Ладно, Марина, сюда, пожалуйста. Тут такие дела, есть одна хорошая комната, но в ней живет моя внучатая племянница. Она давно хотела это… съехать отсюда, к Наде или это самое… но, в общем, пока что-то передумала. Но там две кровати, так что я подумал…

– Хорошо, хорошо! – поспешила Марина, не думая ни о чем, кроме страха, что ее с крыльца кто-нибудь еще увидит и заработает инфаркт. Полумрак немного остудил панику. Она прошла узкий коридор с дверью на правой стене, потом большую комнату (скорее кухню с печкой) и остановилась у последней, приоткрытой дверцы. До конца, предупредил напоследок Николай. Наверно, это и есть конец. Что он там еще говорил? Внучатая племянница? То есть, одной посидеть не удастся. Ну и фиг с ним. Хотя бы молодая, а значит, не разорвется сердце от испуга. На этой мысли Марина открыла дверь.