, ежегодное прибытие которой в Тобольск в летнее время сопровождалось большой торжественностью. Новые власти тотчас усмотрели в этом событии проявление «контрреволюции». Быков пишет об этом следующее: Понадобилось вмешательство Совета, после настойчивых предложений которого икона «ушла» обратно в монастырь[52]. Так заявляла о себе новая революционная власть, которая безжалостно вторгалась как в жизнь членов Царской семьи, так и в жизнь множества других людей необъятной России. Обосновывая насилие как «необходимость», Советы начали открытый повсеместный террор, и, предвозвещая его шествие, крупнейший большевистский вождь Троцкий провозгласил: Наша революция открывает новую эпоху крови и железа![53]

Однако в отличие от своих врагов Государыня Александра Федоровна хорошо понимала, что нет ничего нового под солнцем[54], и смотрела на всё происходившее в России как на извечную борьбу добра и зла: Вообще хаос, кошмар, – писала Императрица, – но другие страны пережили такие времена в других столетиях, и вышли. Все повторяется. Ничего новаго нет[55].

После октябрьского переворота положение арестованных изменилось, оно стало более стесненным, а отношение к ним – угрожающе враждебным. Кроме того, даже в Тобольске, где, казалось, существовала реальная возможность спастись бегством и еще оставалась надежда на помощь извне, за Царской семьей следовала измена тех, кто пользовался ее особым доверием. В их числе оказались тобольский священник Алексей Васильев[56] и зять Григория Распутина Борис Соловьев. Последнего рекомендовала Александре Федоровне А. Вырубова, подруга Императрицы, чем и было обусловлено расположение к Соловьеву Царской четы. Васильев и Соловьев действовали сообща и, как доверенные лица Романовых, получали огромные суммы от почитателей семьи на улучшение ее содержания и организацию побега. Деньги по большей части присваивались двумя «доверенными», а от Царской семьи правда о спекуляции на их спасении, видимо, так и осталась сокрытой.

Татьяна Мельник (урожденная Боткина)[57] в своих воспоминаниях писала, что из денег самое большее четвёртая часть достигала своего назначения[58]. Муж Татьяны, подпоручик К. С. Мельник, сообщал: …жизнь моя в Тобольске и возможность видеться с людьми, бывшими ранее в заключении с Их Величествами, дали мне возможность убедиться в нечестности и предательстве Васильева и Соловьева. Мне достоверно известно, что они уверили, как Их Величеств, так и присылаемых от московских и петроградских организаций лиц, в том, что отряд для спасения Царской Семьи сформирован и что нужны только деньги, но мне также достоверно известно, что никакого отряда у них не было[59].

Сын священника Алексея Васильева весной 1918 года посетил даже Патриарха и, получив его благословение на дело «спасения», привез в Тобольск деньги[60]. Святейший Патриарх Тихон не мог и представить, что обратившиеся к нему «спасители» были, по сути, волками в овечьей шкуре[61]. Единственным человеком, действительно имевшим возможность устроить тайный отъезд Августейшей семьи, был полковник Кобылинский, начальник отряда охраны, назначенный Временным правительством[62]. Он не предпринимал никаких мер для побега Романовых, но относился к ним с почтением и сочувствием. Между тем отец Алексей Васильев периодически оговаривал Кобылинского перед Царской семьей – и шансом на спасение так никто и не воспользовался. Зная все эти обстоятельства, Татьяна Мельник считала священника Васильева одним из виновников гибели Царской семьи.

Подпоручик Мельник, давая показания, сообщил о нем такие факты: