Но вот мне двадцать два, я не прибавила в росте с девятого класса, а мой рабочий коллектив действительно женский, и я сама по себе.

Мечты всегда сбываются не так, как мы хотели.

Ведущая широко улыбается, рассказывая о невероятных вещах, пока ее аккуратные ручки покоятся на бежевой папке. Гель-лак блестит в студийном освещении.

Если она говорит о том, что ей действительно интересно, то я завидую. Мне не интересна моя работа. Ее и работой-то толком назвать сложно.

Оглядываю свои пальцы с такими же острыми молочными ногтями и неудовлетворенно вздыхаю. При определенном освещении можно увидеть множество маленьких белых полос на кончиках пальцев. Шрамы, полученные во время неудачных вскрытий замков и форточек. Пульт выскальзывает и с треском падает на затертый линолеум. Крышка отлетает в сторону, и одна из батареек закатывается под диван.

Плохой знак, благо я в них не верю.

Пинаю пульт к дивану. Хозяйка квартиры придушит меня за свой старенький телевизор с двумя уродливыми проволочными антеннами, прикрученными черными шурупами к побеленному потолку. Я переключаю каналы, используя кнопки на самом телевизоре.

Уже совсем скоро.

Оставляю попытки найти что-то дельное и падаю на диван, издавая то ли сдавленный стон, то ли предсмертный хрип.

– Квантовое самоубийство – мысленный эксперимент в квантовой механике, – я вздрагиваю от неожиданно громкого мужского голоса, – где участник, попавший в смертельно опасную ситуацию, имеет лишь два предполагаемых исхода: жизнь или смерть.

Старенький диван скрипит, когда я подбираю под себя ноги. Меня никоим образом не влечет физика, но притяжение к экрану оказывается более чем реальным.

Роман Краснов, невероятно симпатичный темноволосый мужчина лет тридцати, с пронзительными черными глазами, как у охотничьей собаки. Улыбается в камеру так, что все мое внимание приковано к его заостренным клыкам и идеально очерченным скулам.

Люблю собак. А вот с мужчинами как-то не клеится. Если на первый взгляд избранник идеален, то нужно либо посетить офтальмолога, либо поглазеть еще разок. Всегда найдется фатальный изъян, который изменит первое обманчивое представление.

Усмехаюсь, разглядывая телеведущего. Он говорит уверенно, без снобизма, и я чертовски хочу, чтобы он не останавливался, хотя не понимаю ни слова.

– В данном эксперименте на участника направлено ружье, которое стреляет или не стреляет в зависимости от распада какого-либо радиоактивного атома. Риск того, что в результате эксперимента ружье выстрелит и участник умрет, составляет пятьдесят процентов.

С прискорбием замечаю кольцо на безымянном пальце правой руки, и нелепая улыбка исчезает с моего лица.

Вот он – фатальный изъян. Кто знает, может в «следующей вселенной» мне повезет больше?

Почему все шикарные мужчины либо нарциссы, либо женаты, либо выдуманные?

Бросаю взгляд на часы. Прошло всего пять минут.

Хоть бы атом распался, и меня пристрелили.

Вздыхаю. Тик-так. Тик-так.

– Если ружье выстрелит, то в результате каждого проведенного эксперимента вселенная расщепляется на две, в одной из которых участник остается жив, а в другой погибает. В мирах, где участник умирает, он перестает существовать.

– Логично, – заключаю я с видом эксперта, скрестив руки на груди.

Давай, Инесса, займи свою пустую голову чем-то умным.

– И если многомировая интерпретация верна, то участник может заметить, что он никогда не погибнет в ходе эксперимента.

Зато я вот-вот откинусь от скуки. Мама, гордись мной, я – физик.

«Ты – ничтожество», – подает голос воображаемый отец. Самое отвратительное во всем этом – его правота.