— Ладно, спасибо вам! И извините.

— Вика, — она снова окликает, поворачиваюсь к ней, — Больше не проси сидеть с ним, моя жизнь мне дороже.

Не успеваю осознать ее слова, как она тут же захлопывает дверь. Что ж, осуждать не стану. Тима ей никто. Но неприятно и гадко. Мы давно с сыном никому не нужны, но самое главное, что мы есть друг у друга. Я никогда его не брошу и всегда защищу. Даже ценой своей жизни.

Укладываю ребенка в кровать, накрывая теплым одеялом и пледом сверху. Целую в мягкий лоб и, прикрыв дверь, выхожу из детской.

Устало падаю на стул, осматривая масштабы бедствия. Убирать все это придется часа три, не меньше. Такой погром устроили, словно что-то искали. А что у меня можно найти? Даже заначки на черный день нет.

Старый магнитофон? Или мамин сервис? Бред.

Слез не осталось, хотя честно, пожалеть себя очень хочется. Почему не получается жить спокойно, почему как только становится все хорошо, вылезает какое-то дерьмо.

За последние восемь лет я пережила столько, что и врагу не пожелаешь. За себя уже не страшно, а вот за сына... Кто его защитит, если со мной что-то случится...

Пока убираю квартиру, обдумываю случившееся, не замечаю, как встает солнце. Грустно улыбаюсь, рассматривая пустую улицу, запорошенную снегом.

Черт, сегодня же минус. Надо срочно решить вопрос с курткой Тимы. И еще один важный вопрос...

Такой как разговор с начальницей.

Спать я так и не ложусь, Тима отвожу в школу, сама еле плетусь на работу. Оттягиваю момент встречи с ней максимально. Страшно, очень страшно разочаровываться в человеке, которого ты считал другом.

Захожу в кабинет к Алевтине Георгиевне, замечая интересную картину. Она сидит в своем кресле, ноги не обуты и закинуты на стол, в руке бокал коньяка. Она замечает меня, как-то горько усмехается, делая щедрый глоток и закусывая долькой апельсина. В ее кабинете полумрак, окна занавешены, хотя за окном вовсю шпарит зимнее солнце.

— Викуля, проходи, — ее язык заплетается, а рука брошенная в жесте приглашения, как-то неестественно висит в воздухе.

— Алька...— намеренно использую прозвище начальницы, которое слышала за эту ночь несколько раз, — Чего пьем? Что-то случилось?

Из меня прет сарказм. Чувствую, как эта женщина вытерла об меня свои ноги. Видимо туфли замарала, поэтому босая сидит.

Закипаю за секунду, вспоминая как прошла моя ночь.

— Ненавидишь меня? — усмехается грустно, с надрывом.

— Просто хотела спросить. За что?

— Вика, у меня не было выбора. Прости.

— Видимо поэтому вы решили не оставить его и мне. Вы же знали, что у меня маленький сын! А если бы со мной что-то случилось??

Я начинаю повышать голос, не боясь, что другие сотрудники могут нас услышать.

— Я понимаю, девочка. Я виновата перед тобой, — она ставит уже пустой бокал рядом со своими ступнями, опускает ноги вниз и встает с кресла. Пошатываясь, и еле ступая, идет к сейфу. Прокручивает рычаг у циферблата и открывает железную дверцу. Уже вижу как в ее руке виднеется пухлый белый конверт, слегка помятый, и осознаю всю мерзость момента.

Липкий пот стекает вниз по спине. Я снова чувствую приступ тошноты, как в той ужасной комнате с толстяком...

Передо мной падает увесистая пачка денег, вываливаясь из вскрытого конверта.

— Это тебе передали. Тут больше, я от себя добавила за моральный ущерб.

— Подавитесь этими грязными деньгами, мне ничего не нужно от вас! — все же зря я думала, что слез не осталось. Еще как остались, крупные такие дорожки. Отчего то кажутся жутко солеными.

— Не глупи, я знаю, что ты нуждаешься!

После ее фразы меня срывает, я хватаю конверт и швыряю прямо в ее голову. Она молча игнорирует мой выпад, но лицо ее суровеет.