И хоть он молчит, наблюдая за мной, и кажется равнодушным, я чувствую его нетерпение.

И я бы, может, согласилась на его предложение, но страх, что он узнает о сыне, заставляет одуматься. Не стоит мой ребёнок никаких дворцов и денег.

– Нет, Рамиль. Я не выйду за тебя.

Он раздражённо окидывает меня взглядом.

– Откуда в тебе столько упрямства?

Шумно выдыхает, берёт стул, ставит к двери и садится в него, отрезая все попытки к бегству.

– Знаешь, Лика. Я тоже упрямый. Значит, будем сидеть здесь, пока не согласишься.

И что теперь делать? Единственный выход через дверь, через окно сбежать не получится.

Сажусь за его стол. Обхватываю голову руками.

Надо срочно что-то придумать. Не будем же мы сидеть здесь всю ночь. Мне же работать надо. Или не надо, – вспоминаю об увольнении.

Самое главное побороть отчаяние. Из любой ситуации всегда найдётся выход. Всё равно кто-нибудь придёт, постучит в дверь, и Рамилю придётся открыть дверь, а я могу крикнуть, чтобы меня силой здесь удерживают.

– Лика, – произносит Рамиль тихо. – Может, закончим уже наше противостояние? Разве в библии не написано, что надо уметь прощать?

– Это могло бы подействовать на мою маму, но не на меня, – прерываю его.

Все почему-то думают, если моя мама верующая, то и я значит такая же и исполняю все заповеди. Вот зря Рамиль вообще начал об этом разговор.

– Хорошо, – соглашается он и продолжает. – Лика, я всё равно добьюсь своего, и на твоём месте я бы воспользовался этим шансом и прописал все условия сделки, с максимально удобными для себя условиями. Итак, последний раз спрашиваю. Скажи, чего ты хочешь?

14. Глава 12

В очередной раз хочу повторить “Ничего”, но внезапно меня осеняет идея. Очень и очень классная. После этой просьбы он должен либо отстать от меня, либо, если пообещает выполнить, справедливость, наконец, восторжествует, и я избавлюсь от него на несколько лет.

– Чего, Лика? – снова повторяет свой вопрос.

– Хорошо. Я отвечу, чего я хочу, но не уверена, что ты сможешь это сделать, – заявляю ему с гордо поднятой головой.

– Я слушаю.

– Если ты самолично сдашься в полицию и признаешься в изнасиловании, то я подумаю над твоим предложением.

Смотрю на Рамиля, пытаюсь уловить реакцию. Хоть что-нибудь. Я жду, что он поднимет меня на смех или скажет мне что-нибудь грубое, вроде того, что у меня крыша поехала, но Рамиль смотрит пристально, не мигает. Мне становится не по себе от его взгляда, будто пронизывает меня насквозь.

– Ты действительно хочешь этого? – он, наконец, нарушает молчание.

– Да.

– Почему же сразу не пошла в полицию?

Его вопрос тут же погружает меня в воспоминания. Как мама плакала и просила не позорить её.

– Мама попросила. Ей было стыдно, – отвечаю ему, а у самой в груди болит от воспоминаний.

Рамиль встаёт со стула и подходит к столу. Обходит его слева, я же огибаю стол справа. Понимаю, что появился шанс бежать, пока открыт проход. Надо только рвануть к двери. Я прибавляю скорости. Подлетаю к стулу, отодвигаю его и пинаю в сторону бегущего ко мне Рамиля, он запинается, отшвыривает стул в сторону. И делает рывок. Ловит мою руку, когда я уже выбегаю в дверь. И словно марионетку затягивает меня обратно.

Да что вообще происходит? Какое он имеет право не пускать меня?

Рамиль припечатывает меня к стене спиной и, перехватив запястья обеих рук одной рукой, поднимает их над головой. Я чувствую себя беспомощной бабочкой, которую поймал злой мальчишка за крылышки и хочет оторвать ей крылья.

– Лика…, – шепчет Рамиль, – я прошу перестань вести себя так, будто я могу сделать тебе больно.

– Ты уже делаешь мне больно, – у меня сносит крышу, и я высказываю ему всё в лицо. – Ты держишь меня здесь, заставляешь принять решение, которое я не хочу принимать. Ты уже сделал мне больно. Ты сломал мою жизнь. Я ненавижу тебя. Ненавижу. Все эти годы ненавидела и буду ненавидеть всю оставшуюся жизнь. Ты предал меня, растоптал моё сердце. Надо было думать раньше. А сейчас ты мне противен. Отпусти. Или я сегодня же заявлю в полицию о твоих домогательствах.