А эмоции во мне просто бурлили. Они кипели, готовые разразиться взрывом, но я себе такое позволить не могу. Хоть все и говорят, что во врачебной профессии у нас равноправие, но я не соглашусь. Если возникнет конфликт между врачом-мужчиной и женщиной, то, скорее всего, примут сторону мужчины. Вот такой вот перекос по половому признаку. Поэтому доводить до открытой конфронтации я не хочу. Работу терять не хотелось бы. Тем более грядут большие перемены. Вот Юля на хвосте принесла, что якобы директора менять будут. Нынешний где-то проштрафился.

– Анастасия Константиновна, там во второй палате такое творится! – постовая медсестра, которая не так давно выходила из ординаторской, чертя полосу на потолке задранным носом, сейчас заскочила в комнату, выпучив глаза от испуга.

– Что творится? – я вскочила и хотела уже бежать за девушкой, но вернулась и схватила карту пациентки со стола.

– Там новый кардиолог пришел, ну и начал стандартные вопросы про ребенка, беременность. А “эта” орать начала, что не хочет ничего знать про ребенка и чтоб его поскорее вытащили из нее, – шепчет мне Кристина, пока мы быстрым шагом, переходящим в бег, направляемся во вторую палату.

При подходе к палате я отчетливо слышала мужской голос, который что-то говорил. Слов не разобрать. Но вот когда я открыла дверь и вошла в сопровождении Кристины, в палате стояла гробовая тишина.

– Доброе утро, – я сделала вид, что пришла проведать пациентку, а не по жалобе медсестры. Видимо, спасать никого уже не нужно, потому делать акцент на возникшем конфликте между врачом и беременной не стоит. – Как ваше самочувствие? – я улыбнулась и обратилась к девушке.

– Настя? – Демид растерянно захлопал глазами, уставившись на меня.

– Анастасия Константиновна, – поправила я мужчину и улыбнулась холодно, одними уголками губ.

– Как ваши дела? – я демонстративно повернулась к девушке. – Как самочувствие?

– Мне не нужен кардиолог, – девушка поджала губы.

– У плода во время УЗИ выявлены некоторые аномалии. Они могут вылиться в сердечные патологии. Потому я попросила Демида Максимовича вас осмотреть, ознакомиться с ситуацией и дать некоторые рекомендации, – я протянула карту Кроссовскому, который еще не отошел от шока.

– Я не хочу этого ребенка и просила сделать мне аборт, – девушка зло переводила взгляд то на меня, то на мужчину.

– Вы поступили в наше отделение для сохранения беременности, – попыталась напомнить я цель ее поступления в нашу клинику. – Медицинских показаний для прерывания беременности нет, срок слишком велик. Если все будет хорошо, то через пять-семь недель вы родите, – пытаюсь я успокоить девушку. Но мои слова словно катализатор. Она начинает остервенело кричать и биться в истерике. – Кристина, успокоительное! – кричу я медсестре. Сама же бросаюсь к девушке и пытаюсь прекратить ее метания по кровати, пока она не навредила сама себе и ребенку.

– Вы не понимаете, – девушка сперва отталкивала меня, а потом прижалась к моему плечу. – Маша умерла. Дима сказал: это я виновата, не могу родить здоровых детей. И ушел. Зачем мне сейчас этот ребенок? Я не вытяну ее одна, – Кристина колет успокоительное, а беременная девушка даже не реагирует.

– Вы справитесь, а Дмитрий поймет, что сказал глупость, и вернется, – я укладываю девушку на подушку и глажу ее голову.

– А если и этот ребенок будет таким же, как и Маша? – девушка беззвучно плачет.

– Не будет. Мы все сделаем, и ваша малышка родится здоровой, – я глажу девушку по голове, пока она не успокаивается и не засыпает.

– Кристина, попроси согласовать установку камеры внутри палаты и пригласи психолога к ней, когда она придет в себя, – раздаю я указания медсестре.