— Мой номер ты знаешь. — Вместо всех тех тысяч слов, которые хочется ей сказать. К молчанию мне тоже пришлось привыкнуть. — Пока.

— Подожди, Сашка захочет…

— Сашка не захочет, — с усмешкой покачав головой, я берусь за ручку двери.

Которая в этот же момент начинает поворачиваться. С той стороны.

— Кирилл. — Просто как принятие того отвратного факта, что и для меня есть место в этом мире.

— Урманов. — Последние десять лет на его имя у меня стойкая аллергия. — Какая быстрая у тебя командировка.

— Семья важнее… для меня.

Сколько раз мы пересекались вот так, в дверях, и каждый раз одно и то же.

— Моя семья, — издевательская усмешка в ответ.

— Вадим! — Но всё, солдафон мгновенно забывает обо мне и пропадает в её взгляде и её объятиях.

И чёрта с два я стану на это смотреть.

Тем более что ужин с Романовской никто не отменял.

___

[1] Подробнее в книге «Пантера для Самсона».

10. Глава 10. Олеся

Вздрогнув от трели дверного звонка, я понимаю, что заснула прямо над GreenTeam.

Шея затекла так, что стоит большого труда повернуть голову, спина болит, а в Архикаде[1] творится какой-то треш. Отложив ноутбук, решаю, что отменить бредовые правки могу и потом.

Звонок в дверь прекращается на какие-то несколько секунд, чтобы заголосить с удвоенной силой.

20:45.

После сегодняшнего Самсонов всё ещё рассчитывает на ужин? Да он оптимист. Наглый зажравшийся оптимист, который решил, что может просто отвернуться и уйти после всех своих слезливых заявлений.

Кто там недавно хотел в цирк? Получите-распишитесь, Самсонов на арене.

Дз-зынь.

— Чёрт!

Встать получается со второй попытки, поджатые под себя ноги колет мелкими, противными иголками от колена до голени. Радуясь, что мои метры очень даже скромные, припадая на левую ногу, я добираюсь, наконец, до двери.

— Самсонов, да ты достал!

И распахиваю её на всю ширину, не потрудившись посмотреть в глазок. В эпоху домофонов в него давно уже никто не смотрит.

— А я?

За последние три года Владан Шумерский не изменился — всё те же наглые карие глаза, всё тот же художественный беспорядок на голове, всё те же паскудные замашки. Те самые, которые позволяют этой скотине взять и заявиться ко мне домой после всего, что он исполнил.

Сразу захлопнуть дверь не получается — мешает ботинок из светло-коричневой замши. И сломать бы тот ботинок вместе с ногой, но моих сил для этого, увы, не хватит.

— Лесь, пусти, я пришёл просто поговорить! — Он вцепляется в торец двери, а у меня, как назло, под рукой нет ничего тяжёлого.

— Шумерский, ты меня обокрал! Если я и пущу тебя, то только пинком с балкона. — Чистое, ничем не замутнённое бешенство накрывает так, что прерывается дыхание.

Три года прошло, а та ярость всё ещё со мной. И именно благодаря ей меня озаряет. Вместо того чтобы закрыть дверь, я с силой толкаю её в обратную сторону и кусок железа, мне на радость, гулко встречается с его головой. Жаль, не с носом, но хоть так.

Матерная тирада Шумерского для меня сейчас всё равно, что циклёвка для убитого паркета — несравнимое удовольствие.

— Всё не так, — с бараньим упорством твердит он, держась за лоб. — Точнее, не совсем так.

— Ты, скотина патлатая, кинул меня и украл эскиз, над которым я работала полгода. Полгода, Шумерский! Ты утверждал, что с моими идеями и твоим именем мы выиграем этот долбанный конкурс. И ты же подался на A' Design Award один, но с моим проектом детского центра!

— Можно подумать, ты осталась без награды. — Его возмущение вообще не к месту.

Потому что я нервная и беременная, мне можно.

Можно ещё раз шарахнуть по нему дверью, вот только Шумерский вовремя убирает ногу, спасая, в моих мечтах переломанные, пальцы.