— Наверное. — глухо звучит ответ: — Знаешь, ведь появись ты тогда…

Глаза наливаются новой пеленой, а я вижу отголоски того парня, которого когда-то полюбила.

— Но я не появилась. —смахиваю одинокую слезу.
— Да, Ева. Ты вычеркнула сама.

Его брови хмурятся, взгляд остреет и я понимаю, что вернулся Демьян Швец из этой жизни.

— И сейчас не смей делать вид, что жалеешь об этом.

Печально улыбаюсь, глядя на мужчину своего сердца.

— Можешь мстить сколько захочешь, меня уже ничего не спасет. Не ты, так он, или его семья добьет. Какая разница. Однако, помнишь, как в знаменитом фильме умереть от рук любимого человека…— губы тянутся в горькой безумной улыбке.

А Демьян ничего не отвечает, однако, в глазах будто на сотую долю появляется вспышка.

Поворачиваюсь к двери, шмыгая носом и еле волоча ноги выхожу в зал, который судя по всему он закрыл прежде, чем принести воды.

Иду к выходу, который приведет меня в свой кабинет.

А когда оказываюсь там, сворачиваюсь калачиком на маленьком диване, глядя в плавные линии самых красивых глаз на листе бумаги.

Этот вырванный листок из блокнота шестилетней давности, самый дорогой. Потому что тогда он позировал мне, а его глаза цвета ночи светились любовью.

Я, действительно, не вынесу его расплаты. Более того, я не хочу ее выносить.

Вибрация телефона нарушает мое одиночество, и я вижу номер важного для меня человека. Стараюсь прийти в норму, чтобы мама ничего не заподозрила.

— Привет… — господи, актриса из меня никудышная.
— Все хорошо, милая?
— Да, как твои дела? Как самочувствие? Терапия помогает?
— Ух, остановись, Ева. — смеется мама и я рада слышать ее смех: — У меня все как обычно. Облучение та еще зараза, но все стабильно.

Рак появился у нее почти сразу после смерти папы, то ли на фоне стресса, то ли мы сами поздно спохватились.

— Как Марк? — голос мамы становится резче.

Она осведомлена о проблемах в наших отношениях, однако, не знает всей истории. Как-то я задала вопрос, почему отец так хотел слияния. Но она толком ничего не сказала, кроме как стандартной фразы о безоговорочной любви отца к власти и деньгам.

— Мам…— навеянные воспоминания хотят вырваться наружу: — Если бы я отказалась тогда, отец бы мог исполнить свои угрозы?

На том проводе тишина, и я не понимаю, как могу это расценивать.

— Какие угрозы, Ева? — настороженный голос заставляет сесть на диване.
— Помнишь, я тогда встречалась с парнем…
— С которым пропадала сутками… — нарочито грозно говорит она: — Помню, дочка… Но он не был тебе ровней, ты ведь сама это прекрасно знаешь.
— Дело не в этом.

С тех самых пор эта фраза вызывает рвотный рефлекс, потому что говорили ее все. Каждый считал своим долгом озвучить это.

— Отец угрожал мне, чтобы я приняла предложение Марка.
— Ева…— тяжелый вздох дает понять, что она что-то знает, но молчит: — Давай не будем ворошить прошлое. Я очень надеюсь, что…
— Не надо, мам. От поддержки Прохорова я не откажусь, и лечение не остановлю, поэтому не трать силы на то, чему не бывать. Иди отдыхай, а мне нужно работать. — порой я наверное несправедлива с ней, но это по объективным причинам.

Она готова бросить все и вернуться. А я хочу приложить все усилия, чтобы ее вылечили. И вместе с тем, я понимаю ее усталость.

— Ладно, милая. Я люблю тебя…и спасибо, Ева. — слышу как она тихонько шмыгает носом и отвечаю, прощаясь с ней.

Вновь возвращаюсь к тому, что крутится в голове.

Кто еще мог бы знать, что было шесть лет назад? К Марку обращаться бессмысленно. Это закончится или скандалом, или грандиозным скандалом и новыми предупреждениями. Но ведь должен же быть тот, кто расскажет больше, чем знаю я.