Маша чуть не проговорилась, что со следующей ночной смены ее собирался встретить Ян. Не из соображений безопасности, а исключительно для того, чтобы пообщаться. Она так и не решилась рассказать родителям о новом знакомстве. Почему-то инстинктивно предчувствовала: они вряд ли будут в восторге.
— В общем, сама доберусь… Или опять стреляли?
— Здесь вроде тихо пока. Но у нас в бригаде говорили, что в пятнадцатом секторе облавы начались со стрельбой. Пришли кого-то арестовывать, а тот не сдался, да еще и в ответ огонь открыл. Отбился и ушел по крышам. Молодец!
— Пап, да что ты такое говоришь?! Он же напал на представителей…
— Ладно, принцесса, я пошутил. Смотри на работе не проболтайся, что твой старый папаша начал бунтовать дома на кухне.
— Ты не старый.
— Маш, я вчера случайно в шкафу нашел один листок. Твой прапрадед написал…
— Это который профессором был?
— Да. Ты ведь знаешь, он когда-то в Падающей башне работал.
— Первый раз слышу. Ты никогда не рассказывал.
— Не может быть. Хотя да, точно. Сергею рассказывал, а тебе нет. Мой прадед был историком, изучал прошлое и студентам лекции читал.
Надо же, Маша только накануне была в Башне, где, оказывается, в далекие времена преподавал профессор Скворцов. Случаются же такие совпадения! Очень хотелось упомянуть об этом, но она вовремя смекнула, что не стоит распространяться о своих вчерашних приключениях. Особенно о ночной пробежке с участием стражника-ветерана.
Отец встал, вышел в коридор, через минуту вернулся с двойным тетрадным листком в руке.
— Вот. Я думал, ничего уже не осталось, а этот листок приклеился к ящику. Прочитай, только руки сначала вытри, это ведь можно сказать, семейная реликвия.
Маша положила на тарелку недоеденный блин, вытерла пальцы салфеткой. Листок был старый-старый, клеточки на нем стали бледными, едва заметными, но крупные размашистые фиолетовые буквы проступали четко.
«Когда-нибудь старушке Земле надоест терпеть неблагодарное человечество. Ураганы и цунами, извержения вулканов и наводнения… Да мало ли бедствий хранится в арсенале до поры до времени? А люди, увлеченные бессмысленными войнами и бесконечным потреблением, заметят опасность, когда уже поздно будет прятаться по благоустроенным убежищам.
Последний из сынов человеческих навсегда закроет глаза, и тогда все утихнет. Осядет пепел, впитаются в почву грязь и вода, океан отступит в свои прежние пределы. Трупы сгниют без следа, станут частью жирного чернозема, на котором расцветут роскошные цветы. Животные вылезут из глубоких нор, спустятся с горных вершин, расправят крылья бабочки, в небе замелькают птицы. Только своим любимцам Земля даст шанс выжить.
Пройдут сотни лет, растворятся мерзкие яды, сотворенные человеком, считавшим себя разумным. Замрут ядерные реакторы, зарастут лесами мегаполисы, разрушатся небоскребы. Лишь самые прочные здания еще продержатся и станут приютом для летучих мышей. Наши хваленые супердороги уступят место звериным тропам. По ним обитатели планеты будут передвигаться не спеша и никуда не опаздывая, потому что звери не ведают о времени.
Где-то там, в глубине развалин, сквозь все еще бронированное стекло будет мерцать в полумраке улыбка Джоконды. Может, хотя бы часть человечества могла считаться не такой уж тупиковой ветвью? Впрочем, от этой запоздалой мысли никому не будет ни холодно, ни жарко. Идеальный климат, никаких резких перемен, никаких катастроф… Ласковый ветерок, ласкающий изумрудные травы на бескрайних лугах, синий небосвод с невесомыми облаками...
И ленивый лев будет дремать рядом с ягненком, жмурясь на солнце.