Странная «преданность» народа угнетателям, отмеченная Лермонтовым, укладывается в нашу метафору «завета русского народа с государством», ибо самая жёсткая власть лучше «смуты» или «замятни». Но вот второе четверостишие всегда вызывало у меня некоторое недоумение:

Согласен: человека в действующей армии контролировать и отслеживать труднее. Это хорошо описано во фронтовой прозе. Война делает человека свободнее. Тот же Солженицын так «оторвался» в письмах с фронта, что угодил в лагерь. Я служил в Германии в мирные годы, но знал, о чем можно писать домой, а о чём нельзя. Но вот читаем дальше: «Сокроюсь от твоих пашей…» Почему – «пашей»? «Пашей – ушей»? Но это плохие поэты ради рифмы загоняют в строку случайные слова. У хороших, а тем более великих, – так не бывает. Почему не «сатрапов» или «подручных»? Выскажу гипотезу: Лермонтов проводит параллель с Османской империей, которая славилась своими жестокими политическими нравами и которую называли «больным человеком Европы». Однако подозреваю, поэт имеет в виду не только суровость карательного режима, но и намекает на этническую чуждость правящего слоя Порты народу.

Напомню: элита Османской империи была интернациональной. Она включала в себя представителей завоёванных народов: болгар, сербов, армян, курдов, греков, арабов, грузин, албанцев, евреев и т. д. Главное – не происхождение, а верная и плодотворная служба блистательной Порте. Вспомним, что великий визирь Мехмед-паша Соколович (1505–1579) родился в Сербии (нынешняя Босния), близ Вышеграда, в христианской семье, насильно был забран в янычары и дослужился до положения второго человека в государстве. О масштабе его деятельности говорят неосуществлённые планы соединить каналами Каспийское, Чёрное, Средиземное и Красное моря. Он-то и построил в Вышеграде знаменитый мост на Дрине, описанный в романе нобелевского лауреата Иво Андрича.

И вот парадокс: меньше всего в правящем слое Османский империи оказалось тюрков (они пришли на земли Византии из Туркмении) и дали впоследствии название всей стране. Отношение к ним было пренебрежительным, даже презрительным, что впоследствии наряду с другими причинами породило движение младотурков и привело к созданию на обломках Османской империи этнократической Турецкой Республики во главе с Ататюрком. Говоря о «пашах», думаю, Лермонтов имел в виду такую же отчуждённость российской верхушки от русского народа – этническую, но в ещё большей степени – ментальную и культурную. Возможно, профессиональные лермонтоведы, которые ныне препарируют «Парус одинокий», ссылаясь не на Белинского, а на Фрейда и Хайдеггера, поднимут меня на смех. Но я высказал гипотезу. Возражайте, если можете!

В своих настроениях Лермонтов был не одинок, схожие мотивы звучат у Николая Языкова в знаменитом, но малоизвестном нелитературной публике стихотворении «К ненашим» (1844):

Художественное и научное творчество славянофилов также пронизано протестом против принижения русских в стране, которая носит их имя. В итоге в Москве, как уже сказано, нет ни одного памятника вождям этого крупнейшего течения отечественной мысли. Даже нашему первому барду и певцу столицы Аполлону Григорьеву не удосужились поставить в Первопрестольной хотя бы бюстик. Зато его отдалённому последователю Булату Окуджаве воздвигли саженный кумир на Старом Арбате. Чубайс, говорят, позаботился, денег дал. Хорошие у Окуджавы песни, сам иногда в застолье пою, особенно про «виноградную косточку», но слово «русский» в них почти не встретишь. Почему? Думаю, дело в самоощущении автора, уходящем в прихотливую историю рода: дед поэта был, вроде, из кантонистов.