В новейших исследованиях, в частности, книгах калининградского историка В. Шульгина реконструируется целое идейное течение тех лет, названное автором «тайным русским консерватизмом». Опиралось оно как раз на чувство незаслуженного ущемления и принижения самого крупного народа империи. Концепция Щульгина помогает глубже понять конфликты не только политической, но и литературной жизни первой половины XIX века.

По остроте остзейскому не уступал польский вопрос. Не случайно именно с ним связано знаменитое пушкинское стихотворение «Клеветникам России», которое до сих пор возмущает наших либеральных авторов, готовых по любому другому вопросу «с Александром Сергеевичем поужинать в «Яр» заскочить хоть на четверть часа».

Про «дело падшее Литвы» писал и Михаил Лермонтов:

И пусть читателя, приученного заглядывать в академические примечания, не смущает, что поэт как бы заступается за Николая I, подвергшегося оскорблениям во французской прессе из-за подавления очередного польского мятежа. На самом деле эти стихи, по-моему, – скрытый упрёк династии, упорно предпочитавшей «кичливого ляха» «верному росу». Кстати, травля императора в европейской прессе была организована польскими политическими эмигрантами. Клиническая «полонофилия» царей вызывала негодование в обществе. Вы будете смеяться, но контрибуцию от поверженной Франции Александр I потратил на переобмундирование русской армии и (внимание!) восстановление разрушенной Варшавы. А ведь сама Москва и полстраны после нашествия являли собой пепелище. К тому же все знали, что едва ли не на четверть наполеоновская армия состояла из перекинувшихся поляков. Патриотически настроенные современники были в бешенстве.

Польская тема – одна из самых болезненных в дореволюционной России. Поляки по численности уступали только русским (великороссам, малороссам, белорусам), третье место занимали евреи. По российскому обычаю после присоединения части земель Речи Посполитой к России (остальные отошли к Пруссии и Австрии, инициировавшей раздел) тамошняя шляхта, даже самая захудалая, была приравнена к российскому дворянству, а ведь в относительно небольшой Польше шляхтичей насчитывалось почти столько же, сколько дворян в огромной Российской империи. В итоге правящий класс в значительной степени теперь состоял из тех, кто проиграл «семейный спор славян между собою» и потерял собственное государство, весьма, кстати, агрессивное, склонное к захвату и колонизации соседей. А каково поприще дворян помимо помещичьего хозяйствования? Известно дело: военная или чиновничья служба.

Конечно, многие дворяне-шляхтичи, прежде всего выходцы из Русской Литвы, верой и правдой служили империи. Но немало было и тех, кто не смирился с поражением: статские чиновники часто использовали своё высокое положение, тайно борясь за возрождение Польши. Военные при первом возмущении поворачивали оружие против «московитов». Империя защищалась. В Сибири до сих пор живут многочисленные потомки ссыльных поляков, иные из них через столетия пронесли пламенную неприязнь к «поработителям». Сошлюсь хотя бы на одного из таких потомков – Александра Бушкова и его книгу «Россия, которой не было». За это упорство поляков можно уважать, но я смотрю на ситуацию глазами русского человека, озабоченного судьбой государства, созданного моим народом и союзными нам племенами. Чтобы понять, насколько мощной была (да и остаётся) эта неприязнь к русскому миру, достаточно прочесть поэму «Дзяды» Адама Мицкевича (по крови, кстати, литвина, а по-нынешнему – белоруса) Он дружил с Пушкиным, другими светочами русской культуры, но видел в нашей державе абсолютное зло, как впрочем, и сегодняшние польские гости телешоу Владимира Соловьёва: