Первое, что сразу бросалось в глаза, это костюм, бывший на нём. Он был, как минимум, на два размера больше требуемого. Брюки были настолько длинны, что крупными складками накрывали его обувь, а при ходьбе всё время норовили попасть под пятки. И он был вынужден периодически подтягивать их чуть ли не под мышки. Так же и рукава пиджака его доходили до самых кончиков пальцев. Поэтому он, прежде чем взять что-либо в руки, вытягивал их высоко над головой, а затем, опуская, несколько прижимал локти к туловищу, чтобы придержать рукава.

Илья Моисеевич не просто и занудно произносил перед школярами свой напыщенный монолог, видно было что он просто, невероятно как, обожал выступать перед публикой. При этом он совершенно не мог стоять спокойно. Он весь был в движении, словно на шарнирах. При этом постоянно раскачивался с пятки на носок, эксцентрично жестикулируя руками. Но настоящим удовольствием было наблюдать за его живой мимикой. Чувствовалось, что он и сам от себя получает нескончаемое удовольствие. О себе он говорил исключительно в третьем лице и только в хвастливо хвалебных тонах.

– Илья Моисеевич знает, что говорит. Илья Моисеевич инженер-конструктор от Бога. Не ценят Илью Моисеевича, а он настоящий гений и большой учёный. Ему бы читать лекции студентам в известных университетах не то, что страны – мира, а он вынужден прозябать тут и выступать перед неблагодарными школярами. Вся страна учится по моим учебникам, – при этом он доставал из своего бездонного портфеля, одну за одной, внушительных размеров книги и демонстрировал всем свою фамилию на обложках.

– Только я могу научить вас правильно и грамотно чертить. Вы все, благодаря мне, к окончанию школы станете настоящими инженерами-конструкторами. При поступлении в технические ВУЗ (ы), вас будут принимать вне конкурса, как только узнают, что вы были учениками самого Ильи Моисеевича. Считайте, что вам в жизни невероятно повезло.

Первое время ученики, слушая его, потешались неимоверно как. Настолько это было не просто нелепо, а неимоверно комично. Он напоминал им Чарли Чаплина и Карандаша одновременно. А со временем школяры изучили все его слабости и всегда этим успешно пользовались.

Для того, чтобы изменить тему урока или просто повеселиться, его достаточно было чуть подзадорить, лишь слегка напоминая о его необычайной значимости. И он тут же заводился с пол оборота и начинал в который раз перечислять все свои заслуги и достоинства. А едва запал его начинал гаснуть, кто-нибудь подкидывал ему очередную затравку и всё начиналось сначала.

– А вот Эльвира Сергеевна говорит, что черчению уделяется слишком уж большое внимание, – подбрасывал кто-то.

– А это кто? – настораживался он.

– Это наша классная.

– Да? И что же она преподаёт?

– Биологию.

– Что-о-о? – с презрительным удивлением вопрошал он и брови снова крыльями взмывали вверх. – Жабы, что ли? Тьфу-у-у!

Класс взрывался дружным хохотом, а он, видя, что определение его пришлось ко двору, самодовольно потирал руки и феерично раскачиваясь с каблука на носок, победоносно озирал аудиторию.

А ученики, сами того не сознавая, порой обходились с ним довольно жестоко. Как-то в класс во время урока заглянула Эльвира Сергеевна, чтобы сделать какое-то объявление, а он, увлечённый процессом, этого не заметил. Он рассказывал что-то важное о необходимости черчения во всех сферах человеческой деятельности, и Эльвира Сергеевна терпеливо ожидала момента, когда можно будет заявить о себе и цели своего прихода.

– А вот Эльвира Сергеевна говорит…, – неожиданно перебил его кто-то из оболтусов.