Вообще-то игр на льду было великое множество, и поэтому время на катке летело очень быстро. Очень часто появлялась цепочка катающихся «паровозиком», зацепившихся друг за друга конькобежцев. Коварство «паровозика» было в том, что при повороте последние в цепочке разгонялись так сильно, что вылетали за пределы катка – в громадные белоснежные сугробы.

Большое удовольствие от катания на катке доставляла музыка. Конечно, это была популярная или эстрадная музыка. Но часто звучали совершенно новые песни, и, что еще интересно, прорывалась музыка «на костях» – зарубежная эстрада, записанная на рентгеновской пленке. Иногда звучали песни Лещенко и некоторых запрещенных и полузапрещенных авторов.

Ощущение праздника придавала и красота окружающих деревьев, особенно в мороз, когда они покрыты инеем и подсвечены снизу цветными лампочками. А в сильные морозы, когда каток еще работал (иногда, правда, и закрывался, если морозило за -25°С), можно было увидеть интересное явление – световые столбы над каждой лампочкой. Почему-то хотелось увидеть этот световой коридор, стоя под лампой. Если рукой заслонить лампочку, то открывались какие-то загадочные дали и выси. Видимо, тянуло нас куда-то, куда мы и сами не знали, но чувствовали, что там что-то есть.

1 апреля 1955 года мне исполнилось шестнадцать лет. Мы готовились к встрече гостей – моих сверстников: соседей и школьных друзей.

Помню, что я устанавливал стол и расставлял стулья вокруг него. Когда я вошел в нашу большую комнату, висящие там стенные часы вдруг начали отбивать время. Но вместо двух или трех ожидаемых ударов наши часы немного сошли с ума и начали отбивать и отбивать часы без остановки. Я почему-то стал считать эти удары, и когда насчитал больше полусотни их, мелькнула мысль – а не кукушкой ли работают часы.

Всего прозвучало около сотни ударов – на большее не хватило завода пружины. Но я и этим был очень доволен. Неплохо бы пожить так долго – лишь хватило бы здоровья. Но теперь у меня появилась цель – осуществить то, что «накуковали» часы!

Чтобы купить что-нибудь вкусное и стоящее, всегда приходилось прилагать усилия – искать, где и что «выбросили» (в смысле, пустили в продажу). Надо было суметь занять и сохранить очередь, иногда словчить и купить не на одного, а на двоих (чаше с другом), и много других премудростей следовало знать мне и моим сверстникам.

Так, даже простой черный хлеб приходилось добывать, обегая окрестные магазины. Лучшие из них размещались ближе к начальству – в больших кирпичных домах.

Близ нашего дома было всего лишь два высоких кирпичных дома. Один – самый ближний – назывался «под аптекой»: в нем сначала размещалась аптека, а потом магазин. Дом всю войну стоял наполовину недостроенным. Предназначался он для начальства – обкомовских работников. Там, в квартире школьного друга – Вити С. – я впервые увидел ванну, душ и прочие чудеса сантехники.

Другим примечательным домом была «сорокашка» – сорокадвухквартирный дом для железнодорожного начальствующего состава. В первом этаже дома размещался ОРСовский магазин. ОРС – отдел рабочего снабжения. Конечно, к снабжению пролетариата этот магазин не имел никакого отношения. Там продавали обычные товары, но перечень их, или ассортимент, как называют его торгаши, был другим – более широким. Поэтому там можно было «достать» то, что не купить в других магазинах.

Объяснялось это псевдоизобилие именно ОРСовской природой. Эта система магазинов, разбросанных по отдаленным станциям железных дорог, часто оставалась единственным источником всего необходимого для жизни людей, оторванных от цивилизации.