– Не вспомнил, куда направился, когда мы разошлись?

Какой подозрительный вопрос! Разве не считалось, что он направился домой? Андрей мучился нерождавшимся ответом: объяснений у него не было и для себя самого.

Эдуард отправился восстанавливать маршрут коллеги. Он наведался в небольшой магазин за парком, куда обычно ходил за продуктами Андрей. Запись с камер там хранилась всего сутки, и оставалось полагаться только на свидетельства персонала. Эдуард нашел двоих продавцов, которые были на смене в тот вечер, и оба подтвердили, что видели Андрея.

Стоило ли громоздить теории? Ночь была не слишком холодной, и, расслабляясь после затянувшегося рабочего дня, Андрей купил пиво и выпил его в парке перед тем, как идти спать. Эдуард не стал проверять это предположение. Так бывает: взгляд проскальзывает по тому, что выставлено на самом видном месте.

– Ты часто так отмечаешь раскрытие дела?

– Когда у меня в последний раз было раскрытое дело? – пессимистично отозвался Андрей.

Он был уверен, что не заходил в тот вечер в магазин. Но свидетели, стремясь принять участие в расследовании, подгоняли детали или даже додумывали подробности, которых не было в действительности. Андрей вспомнил, как это называется – «конфабуляция». Ему не раз доводилось сталкиваться с этим искажением памяти в работе.

Руководство департамента полиции, отчаявшееся дождаться результата, поручило проверить Андрея на детекторе лжи. Полиграфолога Андрей встретил с воодушевлением: отсутствие воспоминаний терзало его, как воспаленный свищ, и он готов был принять любую действительность. Но исследование ничего не прояснило. Самые опасные и желанные вопросы касались того, куда Андрей направился из отдела, однако именно этого он искренне не помнил.

Позвонил Хайруллин, удивив непривычно сочувствующими, даже понимающими интонациями в голосе. По распоряжению начальника отдела Андрея отправили в недельный отпуск.

Когда квартира окончательно пропахла апельсинами, партию припасов, видимо, по поручению старших, занес Гоша. Накануне он настойчиво звонил по телефону и не оставил Андрея в покое до тех пор, пока тот не назвал наугад несколько случайных продуктов.

– Все нормально? – спросил Гоша, поставив пакеты у двери и явно не намереваясь задерживаться.

– Да, все нормально, – благодарно отозвался Андрей.

– Что-то надо еще? – Даже эти участливые вопросы у Гоши звучали с требовательной интонацией.

– Нет, спасибо.

Гоша стоял на пороге, нетерпеливо чего-то ожидая. Андрей, потупившись, молчал.

– Ты наличными отдашь или перешлешь? – наконец спросил Гоша.

– А, да! – спохватился Андрей. – В смысле, да, перешлю.

Гоша, бросив «пока», ушел. Андрей поспешил перечислить ему деньги.

Дело окончательно заглохло. Взмыленный личный состав отдела постепенно возвращался к родным негодяям, не вдохновляющим потерпевшим, скучным неудачам и успехам, за которые часто забывали поблагодарить.

Готовясь вернуться на службу, Андрей едва верил, что спутанные воспоминания о преступлении, в центре которого он возник однажды утром, относятся к чему-то реальному.

Квартира досталась Лере от родителей, переехавших за город, и быстро сделалась неухоженной и захламленной. Таковой она оставалась, пока запущенность не заметила соседка Марина. В соответствии с каноном современного гостеприимства, которое можно выразить фразой: «Когда же вы наконец уйдете?», их с Лерой общение тогда случалось нерегулярно. Но именно человеку, однажды замеченному в форме, Марина доверяла поливать цветы в своей квартире, когда уезжала. Она настойчиво порекомендовала Лере обратиться в дизайнерское бюро своего мужа. Приехавший специалист долго возмущался наступившей модой на турецкие мотивы, и хозяйка согласилась на первый же предложенный вариант – что-то скандинавское.