– Да? – расстроился Эдуард. – Все упустил! Ну-ка, ну-ка.

– За десять пятерок подряд!

Эдуард уважительно покивал, открыв дневник Сони в своем телефоне.

– А у меня вчера… – вклинивалась Варя.

– Не вертись! Вон, еду уронила.

– Я думал, ты давно эту ачивку получила, – крякнул Эдуард. Соня ужасно огорчилась – неужели ее достижение запоздало и уже не так ценно? – и отчаянно посмотрела на мать.

– Ее литература постоянно сбивала, – пояснила Оксана, помогая собрать со стола кашу.

– Да? – удивился Эдуард. – А мне литература всегда хорошо давалась.

– Мне на физкультуре сказали, что я очень хорошо бегаю! – завопила Варя.

– Варя, что за выкрики? – поразилась Оксана. Варя смутилась, но продолжала с задором коситься то на нее, то на отца. Оксана рассмеялась ее озорному виду. Эдуард воодушевился от ее запевшего голоса.

– Атлетика – это хорошо…

– Ты презентацию скачала на планшет?

– Еще вчера же!

– Молодец. Доедай.

По телевизору пошли кадры военной хроники, и Эдуард громко произнес, зная, что это никому не интересно:

– Опять он сейчас будет о том, как один всех победил.

– А можно я после уроков зайду к Вере? У них котенок появился.

– Можно, только сильно не задерживайся, у людей свои планы.

– Ну а что ему еще говорить? – отчего-то растерянно бормотал Эдуард. – Как все у турок будет хорошо?

– А когда у нас будет котенок?

– Если только рыбки.

– Не хватает нам кота… – вздохнул Эдуард, не вкладывая в это никакого смысла.

– Эд, так тебя ждать вовремя?

– Да ну с этой работой… – буркнул Эдуард, но под Оксаниным взглядом из-под очков сконфузился. Взгляд жены казался не строгим, а просто каким-то невыносимым, и нужно было в ответ обязательно произнести что-то другое, правильное. Видимо, учительская закалка. – Я не буду задерживаться, если только форс-мажор. Позвоню.

– Доели? Все, собираемся. Поставишь в посудомойку?

– Угу…

Оксана и девочки уходили немного раньше; слушая то споры, то хохот, Эдуард наблюдал документальные кадры мертвых, но не похороненных войн. Звуки из коридора казались еще одним сражением, поле которого он оставил.

– Мы ушли!

Дверь хлопнула, и Эдуард прибавил голоса в телевизоре.

– Оппоненты пеняют, что вы говорите о ком угодно, но только не о ваших избирателях – россиянах. Фокус инфраструктурных мегапроектов смещен на другие субъекты Державы: Польску, Тюркие, а те, что будут реализованы на территории России – в Заполярье и на Дальнем Востоке, – не касаются большей части ее населения. Кроме того, многие считают, что ряд болезненных для российского избирателя аспектов внешней политики, таких как греческий Энозис, все больше определяет Анкара. Есть опасение, что это приведет к новому конфликту в Европе, и неясно, за что тогда будут сражаться российские солдаты.

Хотя тема беседы была, конечно, известна заранее, Седов слушал с подлинным вниманием, вновь пытаясь вникнуть в эти претензии. Он разочарованно и мрачно помолчал несколько секунд – ему нужно было погрузиться в воспоминания, чтобы извлечь ответ.

– Я… смотрел эту хронику и вспоминал эпизод, случившийся в самом начале участия России в известных событиях. Я никогда, кажется, не вспоминал о нем публично. Это было в начале операции «Расцветающие ирисы»: боевики были на пике своей силы. Они начали мощное наступление в Сирии и потеснили соседние с нами части. Мы оказались под угрозой обхвата с фланга. Было принято решение отходить. Но за нами была армянская деревня. Зайди туда боевики хотя бы на несколько часов – и всех жителей вырезали бы, примеров хватало.

– Чего наши западные партнеры, конечно, предпочли бы не заметить. Любой головорез будет назван освободителем, если он убивает русских или их союзников.