– «Свет любви нашей угас», – напел Эдуард. Вызвав подозрения, он поспешил заверить: – Не-не, там жена бдит.

Лера между тем собралась уходить.

– У меня двое подозреваемых по списку. Экзоскелет для главка. И двор.

Эдуард крякнул, сбитый с толку.

– Бумагу в главк я сам напишу, а двор тебя не касается, – возразил Хайруллин. – Езжай домой, я направлю людей.

Лера постояла с секунду, с трудом вкладывая в себя, что не пригодилась, потом кивнула и вышла.

– Ущербная она, – вздохнул Эдуард. – Может, тебе ее любовницей сделать?

Хайруллин, пропустив замечание, поинтересовался:

– Почему к «голландцам» не едешь?

В интонациях Хайруллина многим слышалось презрение. Это чувство было чуждо полковнику. Но он часто имел претензию; к тому же в отделе из его голоса уходила всякая теплота.

– Слухи дошли: у них сегодня вечером встреча с тверичами. Не хочу спугнуть. А завтра под свежую информацию загляну на вечеринку.

– Лере помоги.

– А мне кто поможет? – Эдуард драматическим жестом указал на свою половину кабинета, в котором геологическими пластами отложились бумажные горы расследований. Среди папок с делами лежали поделки и рисунки его дочерей, задавленные и заброшенные. Иногда между ними попадалась случайная брошюра и билеты на давнишний спектакль.

Хайруллин каждый раз с недоумением отмечал, что Лерина половина кабинета смотрится ничуть не аккуратнее. Впрочем, Лера, в отличие от Эдуарда, в своем бардаке легко находила нужную бумагу. «Значит, формально это нельзя назвать бардаком, не так ли?» – однажды резонно заметила она. Папки в ее компьютере были упорядочены и озаглавлены по требующей расшифровки, но четкой схеме. Числа соотносились с датами, рубленые слоги – с фамилией и локацией, а магические сокращения – с типом преступления. Не сравнить с бездной Эдуарда: «11111», «Тарасов283482», «ГаражСу», и, конечно, «Последний отчет», «Послотчет», «Послотчет2» и «Послотчет335334».

Так как Хайруллин не умел проявлять сострадания к трудовым жалобам коллектива, Эдуард поспешил добавить:

– Да второго барана по вчерашнему разбою сейчас привезут.

История, случившаяся накануне, была донельзя простой: гражданин М. увидел мужчину, ищущего что-то на пустыре возле железнодорожной платформы. Подошел к нему и потребовал отдать телефон. Мужчина не нашел просьбу обоснованной и начал задавать неуместные вопросы, которые быстро утомили гражданина М. Тот достал нож, трижды пырнул собеседника, забрал деньги, телефон и зачем-то паспорт.

Раненому повезло: его быстро нашли железнодорожные рабочие, и он уже дал показания Эдуарду, съездившему ночью в больницу. Насчет прогулки у платформы мужчина мямлил невнятное: очевидно, он искал закладку с какими-нибудь неучтенными законодательством наркотиками.

После нападения гражданин М., не справляясь с внутренним возбуждением, отправился компанействовать. Поначалу герой скромничал перед друзьями – право, всего лишь очередная победа, коими переполнена жизнь храброго гостя в изнеженном мегаполисе. Затем, конечно, разговорился: поверженный им прохожий заметно вырос в габаритах, нанес оскорбление матери главного героя и грозно надвинулся на эфеба. «Ergo, получил заслуженное наказание», – заключил юноша. Он был уверен, что от него потребуют не более трех овец в соответствии с числом пальцев, которыми можно измерить рану. Наказание не было неизбежным, ведь за него готов был поручиться другой человек, а нападение было совершено темной ночью в безлюдном месте и без предварительной ссоры. Справедливый Умма-хан, давший своему народу законы, верил в презумпцию невиновности.

Но что это за поручитель? Им был младший брат М. – разумеется, тоже М. Его возникновение на сцене спихнуло расследование в оркестровую яму. Осмотр однозначно показал: место происшествия затоптали трое, да так, что при желании можно было воссоздать любую картину – вплоть до коварного нападения из кустов самого потерпевшего. Координаты устройств всех участников истории, полученные по геолокации, смешивались в узел. Камеры к этому пустырю никогда не поворачивались.