– Вот сейчас ты красавчик. С тебя шестьдесят гульденов, – сказала Ким.

– Эта мерзкая оранжевая тряпка не стоит и гульдена, Ким. Вот, возьми четвертак по-соседски.

– Нет, Ваня. Цена шестьдесят. А по-соседски пятьдесят. И не благодари. Это в знак дружбы.

– Прима, Ким. Сейчас бери двадцать пять, остальное завтра. Мне надо переварить дикий голландский колорит.

– Может, в Ленинграде не поймут, но здесь все девицы твои. Как говорят голландцы – хоть чем-то ты будешь напоминать мужчину. Ха-ха-ха… Привыкай, Ваня.

– Худ, Ким. Позвони на вокзал и спроси время поезда в Наймеген.

Ким позвонила.

– Сегодня воскресенье, Ваня. На дороге ремонт, и поезда ходят с большими промежутками. Ближайший рейс через двадцать минут, а следующий вечером в семь.

– Ни одного рейса до вечера? Я успею на метро, Ким?

– Ваня, ты совсем не ездишь подземкой? Наша станция уже месяц, как закрыта на ремонт.

– Боже, в первый раз мог проехаться в голландском метро, и такая незадача. А велосипед привязан у королевского дворца. Ким, вызови такси!

– Какое такси, Ваня? Лучше беги! Вокзал рядом, а наша улица не проезжая. Потому на такси доберёшься за полчаса, а добежишь за пятнадцать минут. Ты беги через красные фонари. Успеешь, если не будешь глазеть на голых девиц в витринах. Вот… Полюбуйся, чтобы не отвлекаться…

Ким вывалила из выреза грудь, потрясла ею и вытолкала меня на улицу.

II.

Старая Верхняя улица с нашей стороны не проезжая, повсюду висят запрещающие знаки. Никогда не видел на ней машин, но сейчас за спиной резко завизжали тормоза. Я обернулся и в тот же миг уткнулся лицом в капот зелёного автомобиля.

За рулём сидел высокий худощавый голландец средних лет, спокойно, без тени беспокойства или тревоги смотревший на меня серыми, пронзительными глазами.

– Садитесь и едем, или отойдите с дороги, – невозмутимо промолвил он.

На шум выскочила Ким.

– Ваня, ты цел? Что стоишь столбом? Садись в авто! – закричала она.

– Спешка приводит к аварии. Куда отвезти вашего сынка, мифрау? – вежливо осведомился водитель. – В госпиталь?

– Идиот! Не остри, а во весь дух мчи к поезду до Наймегена. И попробуй не успеть!

Водитель открыл переднюю дверь, и я упал рядом с ним.

– Держите свои очки, – отрывисто сказал водитель и завёл мотор.

Машина резко рванулась назад, и я ударился лицом о переднюю панель. Под звуки итальянской канцоны, рвущейся из колонок, мы лихо мчались задним ходом по узенькой Старой Верхней. Прохожие в панике отпрыгивали, а велосипедисты спешивались и жались к стенам домов. Вслед неслись проклятия, но сладкий голос из колонок заглушал их, превращая жестикуляцию прохожих в кинематографическую ленту.

Мы перескочили широкий мост через Кловенирбургвал и промчались задом ещё метров пятьдесят.

– Держите очки, – снова сказал водитель.

Он резко затормозил, затем влетел в узкий переулок у бывшего монастыря Марии из Вифании, разорвав тишину старинного уголка хриплым голосом итальянки. «Касабланка-касабланка…» неслось из динамиков. «Касабланка, касабланка…» отдавались ухабы в моём теле.

– Вы мчитесь, словно от чумы! Сбросьте скорость, или мы не доедем до вокзала, – прокричал я сквозь музыку.

– Вы придерживайте очки и помалкивайте…

Водитель снова вдавил ногу в тормоз и резко вывернул влево, чуть не снеся стайку велосипедистов.

– Вас остановит полиция, и я ни за что не доберусь до вокзала, – снова закричал я.

Будто ожидая мой призыв, из-за угла выскочил полицейский, размахивавший руками.

– Держите очки!..

Машина замерла перед полицейским, словно вкопанная. Водитель достал из перчаточного отделения портмоне, вытащил из него пятидесятигульденовую купюру и неспешно свернул в трубочку. Чуть-чуть приспустив стекло, он сунул деньги полицейскому.