– Почему же, буду. Но ведь лето скоро закончится, а нырять в прорубь я не собираюсь, – улыбнулась девушка. – Я уеду в город. Не могу же я вечно сидеть на шее у Анны Сергеевны. К тому же, я подала документы в культпросветучилище. Это, конечно, не театральный, но всё же… Меня вроде бы берут работать во Дворец культуры, завтра я еду решать этот вопрос окончательно. Обещают даже комнату в общежитии. Вот так! – Инга посмотрела на меня и улыбнулась легко и радостно. Но грустинка из ее глаз вовсе не думала улетать.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Ворочался так, что скрутил простыню в жгут. Наконец, плюнул, натянул футболку, джинсы и вышел на крыльцо. Закурил и уставился в звездное небо.

Невероятно, даже страшно подумать! Сколько их, миров во Вселенной! Ведь там, над моей головой, и то их невероятно много. А если предположить, что каждый мир – это череда параллельных миров, то сколько же их тогда на самом деле? Может быть, действительно, бесконечность?

А еще я подумал о том, что буду большим дураком, если не воспользуюсь выпавшим мне шансом. Какой писатель – да что там писатель, обычный любознательный человек – отказался бы от возможности посетить иные миры? Мне просто необходимо нырнуть в этот омут! Правда, я не умею плавать, но это не такая уж большая проблема: брошу в воду бревно, а когда вынырну – уж как-нибудь до него добарахтаюсь. Риск, конечно, есть, но в данном случае он оправдан. Хуже будет, если в ином мире я тоже попаду в воду, но Инга говорила, что в основном переходы находятся на суше. В тех мирах, где о переходах знают и целенаправленно ими пользуются, есть даже что-то вроде станций, где прибывшим путешественникам выдают одежду и небольшую сумму денег.

Да, я приехал в деревню отдохнуть, расслабиться, развеяться… В последнее время в моем творчестве образовался натуральный застой – новые идеи или вовсе не приходят в голову, или приходят такие, от которых самому становится тошно. А тут – просто подарок судьбы: можно будет черпать идеи и сюжеты совковой лопатой! Так что отдых придется пока отложить. Всплыла в памяти строчка Высоцкого: «Ну а прочие – в чем мать родила, не на отдых, а опять на дела». Надо же, как к месту! Прямо про меня.

Утром, несмотря на полубессонную ночь, я встал бодрым и полным решительности. Плотно позавтракал, хотя есть совсем не хотелось. Но кто знает, будут ли меня кормить в иных мирах? Мне вдруг стало смешно, и я чуть не подавился яичницей, чем вызвал реплику бабы Нюры:

– Ты что это светишься, как самовар начищенный? Влюбился, что ль? Вчерась, видела, Ингу до дому провожал… Вишь, нашлась, никуда не девалась. А еще говорил «не моя…»! Вишь, и твоей стала.

Вот тут я подавился по-настоящему. Раскашлялся до слез. Баба Нюра принялась стучать по спине сухоньким кулачком, приговаривая:

– Это ничё, коли влюбился-то! Девка она ладная, умная. Вот и в город жить собирается… Может, и сладится у вас. Ты ж вроде говорил – не женат?

Я не стал ничего отвечать бабе Нюре, только кивнул. И говорить сквозь кашель было бы затруднительно, да и говорить, собственно, нечего. Не стану же я объяснять, что с Катериной мы то сходимся, то расходимся вот уже пять лет без малого. Сразу регистрироваться не стали, а теперь уже вряд ли будем. Мы теперь и видимся-то пару раз в месяц, да и то, скорее всего, уже по привычке. У каждого из нас свои интересы, свои дела и проблемы, свои друзья и знакомые. Мы стали друг другу совсем чужими, как ни банально это звучит. Но мысли о веревке и куске мыла нас при этом отнюдь не посещают. Так что всё нормально.

Кстати, о веревке! Мне вдруг пришла в голову замечательная мысль: зачем я буду тащить к омуту какое-то бревно (его, к тому же, может и к берегу прибить, пока я «плаваю»), если можно просто натянуть над водой веревку! Ширина речки в том месте всего метров пятнадцать, а слева и справа от омута ее легко можно перебрести.