Снова покосившись на часы, Джупитус покраснел от раздражения.

– Норланд! – крикнул он куда-то вниз. – Обед подадут или нет? Бесполезная личность, – буркнул он так, что все в каюте затихли. – Много ли толку от дворецкого, неспособного следить за временем?

Норланд вынырнул из расположенного внизу камбуза. Он совершенно не выглядел взволнованным (поскольку на собственном опыте убедился, что совладать со вспыльчивостью Джупитуса лучше всего притворяясь, будто никакого проступка и не было вовсе). Он потянул за веревки кухонного лифта, откинул лючок и раздал присутствующим тарелки с сочной жареной курицей. Все сели есть: Джейк с Роз с одной стороны, Осеан с другой, а Топаз с Чарли напротив.

Осеан бросила взгляд на блюда с овощами и утомленно вздохнула.

– Ужасная английская пища.

Никто не обратил на нее ни малейшего внимания.

Джейк ел обед, оказавшийся одним из вкуснейших в его жизни, и ошеломленно прислушивался к обрывкам разговоров, ведущихся вокруг. Топаз расспрашивала Джупитуса о том, как он в Византии защищал Шелковый путь из Китая. Тот с присущим ему бесстрастным видом пытался представить это событие как совершенно незначительное, но ему явно льстило полученное в ту пору прозвище – «Герой-турок».

Осеан пришла в восторг от этой истории и рассказала в ответ о собственных «чудовищных испытаниях» в Париже, где ей пришлось столкнуться с полчищами французских революционеров, «не имея даже пилки для ногтей, чтобы себя защитить». Каким-то необъяснимым образом это привело к тому, что Норланд, закончивший подавать еду (причем самую большую порцию он приберег для себя) и присевший, принялся нудно повествовать о том, как однажды, когда его отправили к австрийскому двору во время Иосифа Второго, слышал игру на фортепьяно самого Моцарта.

Обо всех этих случаях рассказывалось небрежно, как будто они произошли во время заурядного отпуска в Коста-дель-Соль. Джейку это казалось не то сном, не то искусным театральным представлением. И все же, что за чарующая, захватывающая идея – действительно путешествовать назад по истории! Роз пообещала ему, что он «все увидит сам». И мальчик, затаив дыхание, ждал, когда же это осуществится.

Время от времени он посматривал на лучащуюся уверенностью Топаз, сидящую напротив него. Она не походила ни на одну виденную им до сих пор девочку. На стену своей комнаты Джейк вешал изображения людей, вызывающих его интерес. Одно, вырезанное из воскресного журнала, в особенности завораживало его: портрет девочки, принцессы-воительницы, или, по крайней мере, такой он ее считал. Ее лицо было бледным и прекрасным, взгляд – одновременно величественным и неуверенным. В длинные волосы были вплетены драгоценные украшения, а облачена она была в блестящие доспехи. Позади нее расстилался таинственный пейзаж с горами и замками, над которыми собирались зловещие грозовые облака. Топаз напоминала Джейку этот персонаж – такая же загадочная, прекрасная, храбрая.

Храбрая? Мальчик сам удивился; никогда прежде он не задумывался о том, выглядит ли кто-то храбрым. Наблюдая за тем, как Топаз болтает с Чарли, он утонул в синеве ее глаз. Казалось, они искрятся и мерцают тысячей чувств одновременно: восторгом, счастьем, нетерпением и изумлением. Вот только что она чуть отвлеклась, и ее глаза как будто бы потемнели от цвета индиго до темного ультрамарина, полного глубокой печали. Секундой позже она уже захлебывалась хохотом при виде того, как Чарли изображает одноглазого дрессировщика попугаев, которого как-то встретил в Танжере.

Во время беседы выжидательные взгляды то и дело обращались к висящему над столом поблескивающему константору. Золотистые кольца смещались все ближе и ближе к точке, где они выровняются.