– Да ну-у, – удивился Виктор. – За что еще?

– Та хиба нэма за що…

– Ты чего, щен, сказать по-человечески не можешь? – вскипел военрук. – И желательно по-русски, без твоих переключений на хохлацкую волну.

Смычок покосился на дверь, словно опасаясь подслушивания, и секретным, пониженным голосом, чем установил мертвецкую тишину в классе, сообщил:

– Та ж у його в задници домкрат знайшлы, – грянул хохот, заставивший испуганно шарахнуться с карниза примлевших голубей.

– Садись, – удрученно потер шею Виктор, – ловко ты меня, воин… Однако вернемся к прерванной нашим комиком теме. Повторяю, подумайте основательно, прежде чем браться за изготовление огнестрельной самоделки…

– Только не помногу думайте, – вклинился Смычок, – а то головы как у лошадей вырастут.

– Ну, хватит!

– Чего он тут про поджиги буровил? – толкнул Смычок в бок Иттю.

– Да р-разное, п-посадить, говорит, могут.

– Ба-а, какое открытие, запиши, а то забудем…

Закончив инструкцию, Виктор приступил у сбору подписей в журнал, заведенный специально только для этой цели. Поучаю, угрожаю, нотации читаю усмехнулся он на себя презрительно, а сам… Впрочем, случай этот исключительный, ситуация была почти безвыходная, тут же встал он на защиту себя от себя, критика.

В то утро он неожиданно для себя проснулся так рано, что за окном даже и намека-то не было на рассвет. Стал соображать, откуда сигнал подъема? Жуткое сновидение, холод, отлежанные конечности, шумнула жена?

– Кук-кареку! – просипел где-то неподалеку петушиный тенорок.

Вот как, непривычные звуки… Включил ночник, на будильнике половина пятого. Ни хи-хи! Надрывный петушиный вопль повторился. Виктор плотнее закрыл форточку и балкон, залез головой под подушку. Заворочалась, проворчала что-то со сна потревоженная жена. Петушиный пронзительный голосок снова пробился через все преграды. Сон у Виктора крайне чуток и требовал привычки к каждому новому звуку. К примеру, его совершенно не тревожили частый грохот поездов, перебранка диспетчеров на станции, дробь дождика по карнизу, рычание в трубах отопления… но дерзкий петушиный голосок! Он понял, что ждет следующего крика, и тот не заставил себя долго ждать. Интервалы меж этими трелями установились где-то в полминуты. Виктор насчитал тридцать криков и понял – сон под такой аккомпанемент уже не придет. Расжижался мрак, стал виден переплет окна, стрекозы телеантен на соседних крышах, проступил чахлый румянец рассвета.

Виктор оделся и вышел на балкон. Разглядел птицу и не разочаровался в собственных предположениях, назойливая тварь в полном соответствии с никудышностью голоса была мелка и плюгава, но поза источала нахальство и самоуверенность. По всему, сам хозяин крикуна выставил клетку под свое затворенное окно на первом этаже тоже не от великого восхищения раннему ору. Неужели кроме меня в настоящий момент никто не слышит этих скотских рулад, подумал он тогда с бешенством, неужели все они такие толстокожие, или я совсем дефективный.

Находилась птица от балкона их пятого этажа метрах в пятидесяти. Действия петушка были отупляюще однообразны, кинокольцовка да и только: три шага, два-три потыкивания клювика в пол клетки, мимолетная чистка перышек, запрокидывание головенки и потужливый крик; снова три шага, поклевка, чистка, крик и так далее. Солист исчерпал силы лишь через сорок пять минут. Это был какой-то феномен, исключение из нормальной немногословной петушиной породы, гибрид с жаворонком или соловьем, так тяготеющих с продолжительным концертам. Виктор все-таки уснул, но проснулся с тяжелой головой, прокопался за бритьем и завтраком и опоздал на служебный автобус. На следующее утро концерт повторился. На третий день он проснулся до петуха, заранее, будто с вечера собирался на рыбалку, так интерес взыграл, долго ли птичка и хозяин выдержат такой график. А ведь это было субботнее утро и можно было перехватить лишний часок оздоровляющего средь недосыпной рабочей недели сна, так как в этот день проводились городские соревнования по военно-спортивному многоборью и начинались они только в десять. Но вот и ожидаемый крик, судорога голосовых связок сумасшедшей птицы. Его аж передернуло от омерзения, неужели никто так и не сможет прекратить эту пытку, им вновь овладевал приступ бешенства.