– А если бы не твой ребёнок? – напирала Полинка, – Представь, что услышала эту историю со стороны. Поверила бы, что парня оговорили?

Я кашлянула.

– Вы мне-то расскажите всё-таки, что произошло? Может, помочь чем смогу?

И мне рассказали.

История оказалась такой же простой, как и отвратительной. В одном подъезде с Машей и её сыном жила десятилетняя девочка. Самая обычная девочка, немного озорная, немного кокетливая, и слишком доверчивая. Мама и папа у девочки были, видимо, неплохими родителями, по крайней мере, достаточно внимательными для того, чтобы вовремя заметить изменения, произошедшие в их дочери. Она вдруг стала подавленной, пугливой, молчаливой, и слишком часто грустной, но, когда взрослые начали выяснять причину этих перемен, не смогла долго запираться. Так и стало известно, что молодой сосед, которого до этого все считали нормальным парнем, пусть и без особых достоинств, принуждал девочку к такому, о чём десятилетним детям ещё даже знать не положено.

– Он её изнасиловал? – спросила я, морщась от неловкости.

Но Машка, пунцовая до корней волос, покачала головой.

– Не изнасиловал. Но она говорит, что заставлял… ну… – она мучительно сглотнула и указала пальцем на свой рот.

– Понятно. Не один раз заставлял?

– Да вроде как… Говорит, в подъезде караулил, ну и… Угрожал, запугивал, вот она и молчала.

– Ты считаешь, девочка могла такое придумать? – спросила Полинка, доливая нам вино, и Машка схватилась за свой бокал, как за спасательный круг.

– Запросто. Сейчас же дети такие… знакомая училка рассказывала – первоклашки на переменах порнуху в телефоне смотрят.

– А зачем ей наговаривать на Ваньку? Чтобы что?

– Да знать бы… может с ней это кто-то другой делал, а она боится настоящее имя назвать? Так ведь тоже бывает.

– Бывает, – не стала возражать Полинка, – А специально его так подставить не могли? Может, кому дорогу перешёл?

– Насколько мне известно, нет, – Машка залпом опустошила свой бокал, – Врагов у него нет, люди мы небогатые и взять с нас нечего. Так и так выходит, что некому и незачем было его подставлять, да ещё таким образом. Это ж непросто.

Я тоже глотнула вина, оказавшегося на удивление неплохим, и осторожно заметила:

– Но получается, что доказательства всё-таки нашлись? Причём достаточные для реального срока.

Машка через силу кивнула.

– Свидетель нашёлся. Тоже сосед. Говорит, видел их в подъезде. В самом низу, у дверей, где темно. И Ванька якобы рубашку в штаны заправлял, а девочка заплаканная была. Вот это и стало главным основанием.

– А свидетель этот сам, как человек, – нормальный? Может, ему спьяну лишнее привиделось? И почему он сразу не пошёл к родителям девочки и не рассказал про то, что увидел?

– Вроде сначала значения не придал, а потом, когда уже следствие началось, вспомнил. А, может, просто связываться не хотел.

– Ванька-то сам вину не признал? – Полинка в отличие от нас, налегающих теперь в основном на вино, не переставала жевать, – Что говорит?

– Да то и говорит, – устало отозвалась Машка, – Что не делал этого. Но кто ж его слушать будет? Удивительно, что на него ещё и пропавших девочек не повесили. Я этого боялась. Только алиби, наверно, и спасло – он на работе был все те дни, когда дети пропадали.

Мы замолчали, понимая, что вот и подошли к главной теме. Что пора переходить к тому, зачем, собственно, и встретились. К тому, что должны сделать завтра. И, охваченные одними и теми же эмоциями, – страхом, стыдом, давней печалью – не смотрели друг на друга. Полинка принялась разливать по бокалам остатки вина, Машка вдруг обнаружила у себя на тарелке остывающую картошку, а я вспомнила, что с момента высадки из автобуса не проверяла свой телефон на предмет внезапно пришедших важных уведомлений.