Несмотря на это многие офицеры-ветераны понимали, что «гости», особенно молодые, ни в чем лично не виноваты и проявляли боевую или дворянскую солидарность. Более того, как только «российские» офицеры «одевали кавказский мундир», т.е. переводились в кадровый состав Кавказского корпуса, то они немедленно становились неотъемлемой частью «кавказской военной семьи» и «пользовались особой заботой и сочувствием старых кавказцев, как старших братьев»176.

В целом процесс причисления к «настоящим кавказцам» происходил постепенно в результате общественного признания. Зачисление офицеров в ряды Кавказского корпуса было лишь первым «формальным» шагом. Вторым шагом являлось прохождение неофициального ритуала инициации, заключавшейся в «боевом крещении», непосредственном участии в боевых действиях. Это было особенно важно, так как вся жизнедеятельность на Кавказе происходила в условиях перманентной войны.

Особым «знаком» боевого крещения на Кавказе было ранение, считавшееся проявлением высшего мужества177. Более того, оно было одним из кратчайших путей к получению наград и быстрому карьерному росту. Так, бывали случаи когда молодой юнкер за отличие и ранение в ходе одной лишь экспедиции мог быть произведен через три звания в штабс-капитаны178. Кроме того, раненые получали государственный пенсион. Неудивительно, что на Кавказе им редко сочувствовали, а наоборот поздравляли и даже завидовали.

Молодые офицеры нередко радовались, когда получали незначительные раны. «Никогда не забуду того возбужденного и восторженного состояния, в котором я находился, – писал в своих воспоминаниях поручик А. М. Дондуков-Корсаков, – я был счастлив донельзя своей раной, мне казалось, что я сразу сделался старым кавказцем»179. Подобное отношение нашло отражение и в официальных документах. В своем приказе генерал П. Х. Граббе заметил: «Солдаты и офицеры шутят ранами и забывают, которая счетом»180.

Очень важным качеством для «кавказцев» являлась приспособленность к жизнедеятельности на Кавказе: умение вести боевые действия в условиях пересеченной местности, знание культуры, быта, языка горцев, использование их в своей повседневной жизни. Особую духовную основу составляла любовь ко всему кавказскому, включая своего противника.

Несмотря на высокую степень сплоченности, офицеры Кавказского корпуса имели довольно отчетливую внутреннюю дифференциацию. Наибольшую значимостью приобретала принадлежность к тому или иному полку. Представители Куринского полка называли себя «куринцами», Апшеронского – «апшеронцами», Ширванского – «ширванцами» и т. д. Представителей подразделений носящих формальное наименование получали символические прозвища. Так, членов 1-го Кавказского стрелкового батальона181 называли по месту расположения штаб-квартиры в Гомборах – «гомборцы». Это наименование сохранялось еще долгое время после смены места дислокации.

Так как многие полки именовались по территории дислокации, то подобная терминология нередко приводила к подмене национального этнонима полковой принадлежностью. Чтобы избежать путаницы следует учесть, что при описании боевых операций такие наименования как «грузинцы», «мингрельцы», «кабардинские охотники» использовались для обозначения представителей соответствующих полков российской регулярной армии. Представителей кавказских народов, перешедших на сторону России и служивших в отдельных иррегулярных мононациональных воинских формированиях (милиция) именовали обобщенно: «горцы», «милиционеры», «мусульмане» (конно-мусульманский полк) или конкретно-уточняюще, путем сложения национальной и армейской принадлежности – «аварский милиционер», «мусульманский всадник», «мингрельский пехотинец» и т. п. Данные особенности предопределяют тщательную критику источников.