Неудивительно, что эта часть офицеров вызвала сильный антагонизм у других категорий офицеров. М. С. Воронцов, желая навести порядок в комплектовании офицерских кадров, прекратил подобную практику (1845 г.): теперь желающие «отличиться» могли попасть на Кавказ лишь при условии зачисления в состав Кавказского корпуса107.
Впрочем, несмотря на существующую предвзятость, многие «фазаны» отличались отменной храбростью и грамотным командованием, чем заслужили подлинное уважение среди ветеранов корпуса. К таковым, следует отнести князя А. И. Барятинского, представителя одной из богатейших дворянских фамилий России, пришедшего на Кавказ великосветским аристократом, а ушедшего легендарным боевым генералом и его покорителем.
Для понимания ментальности офицеров Кавказского корпуса и степени их устойчивости необходимо определить особенности их выбора службы. Во многом они связаны с восприятием Кавказа в российском обществе, которые имели некоторый противоречивый характер. Во второй половине XVIII – начале XIX вв. Кавказ в офицерском обществе воспринимался исключительно как «другой мир, область ужасов»108, «край забвений»109, куда попадали исключительно в приказном порядке110 (причем командиры подразделений старались отправить туда наиболее плохих офицеров).
Однако начиная с 1820-х гг. ситуация резко изменилась. Кавказ превратился в объект мечтаний романтически настроений офицерской молодежи111.
Пожалуй, главным фактором стали постоянные боевые действия, создававшие благоприятную возможность для приобретения отличий, наград и значительного карьерного роста. Ведь после окончания наполеоновских войн Кавказ стал чуть ли не единственным местом, где можно было отличиться. Д. А. Милютин, отличившийся в ходе экспедиции в Ахульго 1839 г., за один год опередил своих мирных сверстников на три года выслуги112. Но в целом, в России год боевой службы приравнивался к двум годам обыкновенной113.
Экспедиция в Ахульго 1839 г. – одна из самых крупных военных операций Кавказской войны, целью которой был захват ставки имама Шамиля в дагестанском ауле Ахульго. Была проведена силами «Чеченского» отряда под командованием генерал-лейтенанта П. Х. Граббе. Несмотря на значительные потери, российским войскам удалось захватить считавшийся неприступным аул, что значительно поколебало боевой дух горцев и ослабило позиции Шамиля, его старший сын был взят аманатом. Однако самому Шамилю с несколькими десятками приверженцев удалось спастись бегством. Из-за труднодоступности района российские войска скоро были вынуждены покинуть аул, а через год на Кавказе вспыхнуло всеобщее восстание и война разгорелась с новой силой.
На Кавказ офицеров привлекали существовавшие там порядки: определенные вольности по службе, отсутствие палочной дисциплины, гатчинской муштры, мелочного педантизма и единообразной жизнедеятельности114. Вот что писал один молодой офицер того времени перед отправкой на Кавказ: «В прошлом году я мечтал о такой командировке, мне уже начинали надоедать бесцветная петербургская жизнь и формализм гвардейской службы; чувствовалась потребность подышать на просторе более свежим воздухом, увидеть иные, кроме петербургских, местности и, в особенности, ознакомиться с настоящей военной службой»115.
Немалое значение в «пропаганде» Кавказа сыграла поэзия А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. А. Бестужева-Марлинского и других поэтов участников или очевидцев войны. Военный историк и участник Кавказской войны А. Л. Зиссерман дает типичное для многих объяснение выбора места службы в Кавказском корпусе: «Не стану распространяться об энтузиазме, с каким я восхищался Аммалат-Беком, Мулла-Нуром и другими очерками Кавказа; довольно сказать, что чтение это родило во мне мысль бросить все и лететь на Кавказ, в эту обетованную землю, с ее грозною природой, воинственными обитателями, чудными женщинами, поэтическим небом, высокими, вечно покрытыми снегом горами и прочими прелестями, неминуемо воспламеняющими воображение»