Мама редко рассказывает о своей жизни до того, как она встретила папу, но всегда широко улыбается, когда вспоминает о том, как выпустилась из школы и поехала в Вашингтон на старой «тойоте», которую купила на собственные деньги. Именно там жили и выступали ее любимые группы Heavens to Betsy и Excuse 17. Эти девчонки играли панк-рок, выступали за равные права и издавали журналы для «новичков пера», которые называли зинами[4].

Они называли себя «Бунтарррки».

Моя мама тогда была дикой: у нее было выбрито полголовы, она носила черные ботинки Doc Martens и красила губы в фиолетовый цвет. По сравнению с другими мамами она легко обсуждает со мной сложные темы: открыто говорит о сексе и не очень переживает, если я ругаюсь матом при ней. Хотя мне все равно сложно принять то, что девушка на фотографии и есть моя мама, которую я знаю. Мама, которая работает медсестрой и носит форму лавандового цвета с бабочками. Мама, которая раз в месяц садится за кухонный стол и проверяет баланс чековой книжки.

Я удобнее устраиваюсь на кровати и рассматриваю страницу одного из журналов «Бунтарррок». Чудо-женщина[5] предупреждает мужчин не трогать ее, когда она идет по улице, если они не хотят получить кулаком в лицо. Я улыбаюсь. Как же мне хочется, чтобы она присутствовала на всех занятиях, где есть Митчелл Уилсон. Джоан Джетт мяукает, напоминая о своем ужине, и я заставляю себя собрать все обратно в коробку и убрать ее в мамин шкаф. Мне сложно объяснить, но каждый раз, когда я просматриваю мамину коробку, я чувствую себя лучше. Словно меня понимают. Что странно, ведь «Бунтаррркам» уже сто лет, и никто из девушек не знал меня. Но я жалею, что не знала их.

Бабуля помешана на петухах. Они повсюду: на кухонных полотенцах, тарелках, в виде керамических фигурок на кухонном подоконнике. У нее даже перечница и солонка в виде – угадайте кого? – петухов.

Я беру солонку в руку и вскидываю бровь, глядя на вечно дружелюбную улыбку петуха.

– Петухи действительно улыбаются? – я спрашиваю, посыпая гарнир из консервированных овощей солью.

– Конечно, – говорит бабуля, – они очень дружелюбные.

Дедушка просто ворчит и тыкает вилкой в куриный пирог от Stouffer’s.

– Сколько петухов ты знала лично, Морин? – спрашивает он.

– Парочку, – отвечает бабуля, не раздумывая ни секунды. Дедушка только вздыхает, но я знаю: ему нравится, что последнее слово всегда за бабулей.

Я люблю слушать болтовню бабушки и дедушки, как они нежно дразнят меня, как они общаются друг с другом. Мне нравятся забавные дедушкины поговорки, которые он произносит властным голосом: «Помни, Вивиан, ты можешь выбирать друзей, выбирать козявки из носа, но ты не можешь выбирать козявки из носа друга». Мне нравится, что, хотя бабуля ни разу и не ответила правильно на вопрос «Колеса Фортуны», она продолжает его смотреть каждый вечер и выкрикивать первое, что приходит ей в голову: «Мистер Картофельная голова! Жареные зеленые помидоры! Сметана и луковые картофельные чипсы!».

В общем, с ними очень уютно.

Но, как большинство дедушек и бабушек, они совершенно ничего не знают о том, что значит быть шестнадцатилетней девушкой.

– Было что-нибудь интересное в школе? – спрашивает бабуля, вытирая рот салфеткой. Я гоняю зеленые бобы по тарелке вилкой и думаю о сегодняшнем дне и домашнем задании, которое ждет меня в рюкзаке.

– Ничего увлекательного, – говорю я. – Я получила кучу дополнительной работы по английскому, потому что Митчелл Уилсон и его дружки – придурки.

Дедушка хмурится, а бабуля спрашивает, что я имею в виду. Я рассказываю им о тупом комментарии Митчелла.