Вбежал атаман в княжеские хоромы, схватил за грудки воеводу Унковского. Как ни смел был воевода, но побледнел лицом.

– Ты что это обижаешь казаков? А ну, вертай им деньги!

Воевода струсил не на шутку, трясущимися руками вынул из кармана деньги и отдал Разину.

– То-то, – сказал Степан и наказал воеводе: – Если ты еще будешь обижать казаков и простой народ – пеняй на себя.

Унковский молчал, боясь перечить атаману. А Разин раз – вернулся и, больше не говоря ни слова, пошел на подворье. Уже подходя к воротам своего дома, заметил одиноко стоящую женщину. Вглядевшись в ее лицо, непроизвольно остановился. Что-то знакомое было в облике этой одинокой фигуры. По – дойдя вплотную к Ефросинье Русаковой, атаман стал прис – матриваться к женщине. Ему казалось, что он ее уже видел, и от этого в душе его что-то заныло. И вот, на какое-то мгно – вение, в памяти всплыл образ Любавы. Степан понял, что стоящая перед ним женщина очень похожа на нее. Ефросинья смутилась, опустила глаза, даже прикрыла лицо платком.

Атаман спросил:

– Как же зовут тебя, красавица?

От этих слов женщина еще более застеснялась, лицо ее зар – делось. Она подняла красивые глаза на Разина:

– Зовут меня, батюшка, Ефросиньей Русаковой, – и поклонилась ему в пояс.

– Что ты, Ефросинья?! Кланяешься мне, словно я боярин, – запротестовал атаман. – Говори, зачем пожаловала?

Женщина некоторое время молчала, затем в волнении спросила:

– Не слыхал ли ты, атаман, про Петра Лазарева? Сказывали люди, будто был он у тебя в войске.

– Так вот оно что! – воскликнул Разин, затем печально добавил: – Нет в живых твоего любимого, погиб, спасая меня от пули, а когда кончался, велел тебя разыскать и сказать, что люба ты ему была.

Голова у женщины поникла, из глаз по щекам покатились слезы, она закрыла лицо руками, резко повернулась и быстро пошла с атаманова подворья, закусив до крови нижнюю губу.

– Еремка! – крикнул Разин, подзывая молодого казака.

– Что, батько?

– Поди вон за той бабой, доведи ее до дому и спроси ее, может, в помощи какой нуждается или деньги нужны.

Казак помчался выполнять волю атамана.

Не успел атаман зайти в свое подворье, как снова прибежали казаки;

– Степан Тимофеевич, опять воевода Унковский нас заби – жает!

От этих слов желваки заходили у атамана на скулах, потемнели глаза, схватился Степан за рукоять сабли:

– Что еще надумал воевода?

– Велел Унковский вино и снедь казакам продавать по двойной цене. Мол, у них богатство, пусть его тратят.

– Что ж, ребята, айда опять на воеводский двор, – крикнул Степан, и казаки ринулись к избе Унковского.

Но двери в княжеские палаты на этот раз были заперты.

– Тащите бревно, – распорядился Степан.

Разинцы приволокли бревно, разбежались с ним и ударили в дубовые двери. Сорвали их с петель и ворвались в дом, но воеводы нигде не было. Все обыскали, но так и не нашли: сгинул князь, словно провалился сквозь землю.

Тут кто-то из казаков крикнул:

– Айда, ребята, к тюрьме! Освободим сидельцев!

– Освободим! – закричала уже собравшаяся в воеводском подворье огромная толпа. Она все росла и росла, так как по го – роду пошел слух, что расправляется Разин со всеми обидчи – ками простых людей.

– К тюрьме! К тюрьме!

– Свободу сидельцам! – кричал народ.

Бросились казаки и простой народ к царицынской тюрьме, сбили замки. С радостным криком выбегали сидельцы:

– Воля! Воля! – обнимали, благодарили своих спасителей.

Стали в тот день казаки хозяевами Царицына, а бывшие хозяева и насильники простого народа попрятались, чтобы избежать лиха.

Как только князь-воевода Унковский узнал, что Разин опять кинулся на его двор, он переоделся простым стрельцом и ушел через потайную дверь. Первая его мысль была – спрятаться в церкви, но отец Михаил запротестовал: