Князя и дьяка Игнатия Разин одарил сам лично. Два тюка аксамита и зарбафа, горлатную шапку с узорочьями атаман положил перед воеводой и прошептал ему почти на ухо:

– Сегодня, князь, жду тебя на своем струге. Поговорить на – добно.

Львов даже не подал виду, что слышит шепот атамана. Про – должал внимательно рассматривает узорочье, но в ответ шепнул:

– Ладно, жди.

Уловив шепот между князем и атаманом, дьяк Игнатий навострил уши, прислушался, но в это время по знаку Разина перед дьяком поставили золотую и серебряную посуду, по – ложили тюк парчи и камки мисюрской. Дьяк так и впился глазами в подарки, обрадованный, обхватил тюк с парчой дрожащими руками, пощупал товар тонкими, костлявыми пальцами, поросшими рыжими волосами. Алчные глаза Игнатия горели, он с жадностью продолжал глядеть на сундуки.

Разин снова сделал знак, и казаки поднесли дьяку кафтан голубого цвета, расшитый канителью. Дьяк живо примерил его: кафтан пришелся ему впору.

После подношения подарков казаки и приказные люди выпили вина. Разговор за столом оживился. Уже через неко – торое время дьяк Игнатий сидел в обнимку с Ефимом и попом Феодосием. Тот бубнил басом, рассказывая о своей ясырке, которую он, изрядно подвыпив, решил подарить дьяку:

– Ты, дьяк, от подарка не отказывайся, я ведь эту бабенку, почитай, за так отдаю, потом не пожалеешь.

Дьяк, уже изрядно выпив, тупо соглашался, потом вдруг спросил:

– А на что мне эта басурманка? Что я с ней делать буду?

– Как это на что? – удивился Феодосий.

В это время Ефим, расправив могучие плечи, запел:

Захотела меня мать

За Ивана отдать, —

Найду, найду, маменька,

Пойду, не подумаю:

У Ивана в саду яма,

Завсегда я буду тама.

Захотела меня мать

За Степана отдать, —

Найду, найду, маменька,

Пойду, не подумаю:

У Степана три стакана,

Завсегда я буду пьяна.

Захотела меня мать

За Филиппа отдать,

Найду, найду, маменька, —

Пойду, не подумаю:

У Филиппа в саду липа,

Завсегда я буду бита…

Когда Ефим закончил песню, дьяк Игнатий, совсем развесе – лившись, хрипло запел:

Захотел меня казак

За ясырку отдать…

Все застолье покатилось со смеху. Князь Львов хохотал от души, даже прослезился. Игнатий же, закончив песню на полу – слове, с удивлением озирался на всех.

Видя, что веселье зашло далеко, князь Львов решил сего – дняшнюю встречу с казаками закончить. Поднял чарку и гром – ко сказал:

– Выпьем за здоровье государя нашего Алексея Михайло – вича!

Все застолье вскочило на ноги с криками: «За государя нашего! За Алексея Михайловича!»

Князь исподволь наблюдал за Разиным, как же он поведет себя в подобной ситуации. А атаман, налив полную чарку вина, подошел к воеводе и сказал: «Выпьем же, князь, за государя нашего и будем ему верными слугами!»

7

Шестеро казаков во главе с Лазарькой Тимофеевым сегодня станицей отбывали в Москву, чтобы принести вины разинского войска великому государю всея Руси Алексею Михайловичу.

Степан Разин, провожая станицу, говорил с Лазарькой с гла – зу на глаз, наставлял, как вести себя и что говорить в Москве государю. Потом расцеловал на прощание каждого казака крест-накрест, по русскому обычаю, и затем долго глядел вслед уплывающей вверх по реке станице, до тех пор, пока лодки не скрылись из виду.

Дни летели за днями, а встречу с воеводой Прозоровским Степан Разин откладывал. Казаки по-прежнему ходили в город, торговали товаром, лечили раны, мылись в банях, братались с черными людьми. Сам атаман тоже частенько наведывался в город, а на воеводский двор не заходил.

Жили разинцы напоказ, безмерно сорили деньгами, без устали бражничали, радуясь передышке от похода. Атаман с ближними есаулами часто устраивал праздничные катания по Волге с шумными пирушками, на удивление и зависть астра – ханцам. В это время по берегу реки собирались большие толпы народа. Простой астраханский люд восторженно кричал, славя с берега атамана и его войско.