Пароходство визы не организовало. Вместо экзотической экскурсии в Голливуд и обычного марш-броска по заграничным магазинам предстояла скучная трехдневная стоянка без выхода на берег. А для двадцатилетнего четвертого помощника капитана с полуторамесячным морским стажем – невыносимо скучная.

Перед ужином его вызвали к капитану. В просторном салоне резко пахло спиртом. Капитан, старший механик и помполит8 сидели за столом и сосредоточенно разглядывали пустые стаканы.

– Значит, так, Евгений, – сказал капитан. – Есть задача, требующая проявления наилучших штурманских качеств. Как Суворов говорил: «Быстрота, натиск, глазомер». Хочешь в следующий рейс «третьим» пойти?

О задаче «четвертый» догадался, как только вошел и увидел пустую бутылку голландского спирта на полу у капитанского кресла. О проявлении штурманских качеств ему растолковывали еще минут десять.

– Наденешь форму. По корме греческий «пассажир» стоит – они весь день туда-сюда бегают, и форма похожая. Кто там разберет? На воротах, если спросят, скажи: «Херкулес». Скажут: «Хэлло!» – отвечай: «Хэлло!» И иди!

– А я против! Категорически! – заявил помполит.

– Альтернатива? – спросил капитан.

Помполит неуверенно развел руками. Капитан отмахнулся и продолжил:

– Но учти: если попадешься, тебя никто никуда не посылал. По своей собственной инициативе…

На воротах его ни о чем не спросили. Толстый дядька в стеклянной будке поднял голову, окинул его сонным взглядом и махнул рукой. Он сделал два шага и очутился в Лос-Анджелесе.

Подъездная дорога к порту переходила в широкую набережную. Голова крутилась на все триста шестьдесят градусов. Он разглядывал высокие пальмы, прохожих, припаркованные машины и еще успевал скосить глаза на золотые нашивки на собственных погонах – выглядел он, что надо!

За пятнадцать минут прогулки по набережной человек десять сказали ему: «Хэлло!», и он отвечал: «Хэлло!», как учили. Идти по набережной было весело, свежо и приятно, и американцы попадались совсем не такие, как в газетах, но поставленная капитаном задача заставила его неохотно свернуть в боковую, сверкающую витринами улицу. Сразу стало жарко, струйки пота побежали по шее и проникли под сдавленный галстуком воротник.

Наконец он остановился у светло-зеленого стекла, за которым на деревянных стойках таинственно поблескивали бутылки. Много бутылок, с разными этикетками, с незнакомыми названиями.

Заходить внутрь было страшновато. Но необходимо. Он замер у витрины, набираясь решимости, и вдруг услышал:

– Боже мой, какая прелесть!

Он отшатнулся от витрины и повернул голову. Рядом с ним стояла женщина. В узких кремовых бриджах и белой блузке. Молодая – не больше тридцати, и очень красивая. Во всяком случае, так ему тогда показалось. Она насмешливо смотрела на него.

– Советский моряк в самом сердце загнивающей Америки! Ты почему один?

Его взгляд непроизвольно соскользнул с лица на ложбинку на ее груди. Она подняла руку и коснулась пуговицы. Улыбнулась, а он совсем растерялся.

– Ты что, сбежал?

Этот вопрос оставить без ответа было никак нельзя, и он смущенно пробормотал:

– Нет. Не сбежал. В увольнение отпустили.

Она не поверила.

– Да уж, прямо! Одного? Такого маленького? Да еще в двух шагах от Голливуда! Ну-ка, признавайся!

Он хотел разозлиться, но не получилось. Пришлось рассказать про задание особой важности.

– Здесь дорогой магазин, – сказала она. – Пойдем, я отвезу тебя в супермаркет.

Он последовал за ней, как слепой за поводырем, напрочь позабыв про коварные происки ЦРУ, о которых помполит рассказывал каждую пятницу на вечерних политинформациях.