Буду твоей Верой Анна Белинская

1. 1. Вера

Посвящается моему другу В.

— Мам, ну как?

Я забегаю на кухню и кручусь вокруг своей оси, слегка расставив руки в стороны. А больше и не получится — дверной проем настолько узкий, что моему папе приходится проходить боком.

— Красавица! — Мама поднимает вверх большой палец и переворачивает скворчащие аппетитные оладушки.

Я зажимаю пальцами нос, чтобы лишний раз не травмировать себя и не поддаваться искушению, особенно когда времени в обрез.

— Ты всегда так говоришь, — с обреченным вздохом отвечаю я.— Пойду спрошу у Ромыча.

— Доча, поешь, — кричит вдогонку мама.

— Мне некогда!

А все потому, что я целое утро провозилась с мытьем и сушкой головы. Обычно я готовилась к универу с вечера, чтобы утром не отвлекаться и приходить на занятия вовремя. Но в субботу мы с мамой ходили по магазинам и купили мне новые полусапожки — замшевые. И я решила, что к новой обуви вряд ли подойдут мои свалявшиеся за ночь волосы. Если пытаться произвести впечатление, то сразу всем своим видом, а не частично.

Прагматик во мне во все уши трубил, что тратиться на замшевые сапожки для дождливой осени, зная, что другие не светят, как минимум слишком самонадеянно и как максимум не рационально. Но мамуля умеет уговаривать и убеждать в том, как они мне идут.

Мне и самой они симпатичны, а если эти сапожки добавят баллов, чтобы понравиться еще и ему, то я, возможно, перестану чувствовать угрызения совести.

Но мне все равно крайне важно услышать мнение независимой стороны и самого младшего члена нашей дружной семьи — моего брата, одиннадцатиклассника Ромы.

— Ром, ты одет? Можно войти? Знаю, что ты не спишь. — Я трясу занавеской, которая вместо двери разделяет одну небольшую комнату на два одинаковых пространства.

У нас обычная двухкомнатная хрущевка в старом районе. С бабушками-собачницами, милыми ухоженными палисадниками вдоль первых этажей, с деревянными столбами и протянутыми между ними веревками, на которых жители нижнего этажа сушат в летнее время белье. С дедами, играющими по выходным в домино или нарды, и с облитыми флотским мазутом скамейками, чтобы по вечерам молодежь не собиралась под окнами, раздражая этих самых бабушек. С переломанными обшарпанными детскими площадками, где малышня собирает занозы и шишки.

Наше с Ромой детство прошло здесь — в этих песочницах с формочками для куличиков, с песком в трусах и ушах. Мы с братом радовались, что он мокрый и липкий, совершенно не подозревая о том, что пятью минутами ранее его смочили местная толстая кошка и худая соседская собака.

Гостиную занимают родители. Нам с Ромой досталась спальня, разделенная тонкой перегородкой из гипсокартона, а как только Роме исполнилось четырнадцать, он занавесился от меня шторкой. ­Так и живем!

— Сплю, — пыхтит брат. Наверное, как обычно, прячется с телефоном под одеялом.

— Не ври. Я вхожу. — Я закрываю руками лицо, мало ли. — Вошла, Ромка.

— Вижу, — опять этот голос, как из трехлитровой банки.

Я отрываю от лица один палец, потом второй и в щелочку между ними подсматриваю одним глазом.

— Ох, черт! — Я хватаюсь за сердце от увиденного.

Мой брат с голым торсом, но, к счастью, в спортивном трико, отжимается от пола, а на голове у него… зеленый, самый настоящий противогаз.

— Доброе утро. — Он снимает с себя устройство защиты и являет мне свою мокрую взъерошенную голову.

— Где ты его взял? — Я беру противогаз и верчу в руках.

И впрямь настоящий!

Ой, а пахнет ужасно. Ромкиным по́том.

— Из кабинета ОБЖ стырил, — ржет мой брат-идиот.

Иногда я не верю, что мы — родственники. Я — суперответственная, мегарациональная отличница. Мой брат же ­— обаятельный оболтус, и это все, что можно о нем рассказать.

— Ром, ты дурак? — Хотя это и так понятно. — Чтобы сегодня же в школу вернул, понял? Иначе родителям расскажу, — шикаю я на брата.

— Стукачка, — бубнит брат и поднимается с пола. — Зачем приперлась?

Ах да, точно!

Я расправляю плечи, обворожительно, как я надеюсь, улыбаюсь и выставляю вперед одну ногу в новом полусапожке.

— Ну как? — интересуюсь у брата.

Рома оценивающим взглядом проходится по мне, наклоняет голову то влево, то вправо, пока я, нервничая от того, что начинаю опаздывать, томительно ожидаю его вердикта. И, не выдержав, поторапливаю:

— Ну!

— Тебе правду или соврать?

— Правду, конечно, — фыркаю я.

— Полный отстой. Кажется, в таких ходила наша прабабушка.

Мои плечи обреченно падают, а нога подкашивается с устойчивого невысокого каблучка.

— А если соврать? — еще на что-то надеюсь я.

— Ну-у… — приценивается брат, — тебе идет! — Затем он ржет так, что мне хочется схватить противогаз и настучать по его наглой физиономии.

— Дурак.

С этими словами я вылетаю из дьявольского логова под мерзкий хохот брата и несусь прямиком в прихожую.

— Сам он отстой, — бубню себе под нос и пытаюсь натянуть бежевое кашемировое пальто, купленное на распродаже летом.

— Веруня, а позавтракать? — Мама появляется в прихожей с наколотыми на вилку невыносимо аппетитными оладьями.

— Некогда, мамуль, у меня злаковый батончик с собой. Пока. — Я машу маме и проворачиваю замок.

Выхожу за дверь и… Эх, не могу!

Я не слабохарактерная, а слабоустойчивая.

Перед едой.

Перед любой вкусной едой. И мама об этом знает, поэтому, когда я залетаю обратно в квартиру, она по-прежнему стоит на месте. Под ее одобрительный кивок подхватываю верхний оладушек и целиком засовываю в рот.

По дороге прожую.

2. 2. Вера

Я ловко маневрирую между лужами, а где не могу, то иду по бортику как канатоходец, расставив руки в стороны. В одной удерживаю сумку, в другой — зонт. Держу баланс. Мне нельзя промочить и испачкать новые сапожки и почти новое пальто.

Октябрь в этом году мерзкий. Дождливый, как сказали бы депрессивные и солнцезависимые.

А мне нравится любая погода.

Как можно не восхищаться опавшими багряно-огненными листьями, прибитыми к земле грибным дождем? Или свежим влажным воздухом, наполненным романтичным унынием? Или низкими серыми облаками, гонимыми осенним ветром?

Я нависаю над чистой прозрачной лужицей и разглядываю себя точно в зеркале.

Эти очки…

С печальным вздохом перепрыгиваю через лужу, подключаю гарнитуру к телефону и спускаюсь в метро, которое довезет меня до университета. Вуз, в котором я учусь, достаточно престижный в столице. Моих баллов ЕГЭ хватило поступить на бюджет. Вернее, они были самыми высокими среди всех поступающих на «Менеджмент».

Мне нравится территория нашего университета. Десять корпусов образуют студенческий городок, объединенный тенистыми аллеями и дорожками. Здесь находятся большая научная библиотека и несколько кофеен, а перед главным корпусом стоит фонтан, рядом с которым в теплую погоду обожают проводить свободное время студенты.

Иногда мне даже не верится, что я — студентка второго курса экономического факультета.

Каждый раз, пробегая по главной аллее, я чувствую себя частью одной общей неповторимой студенческой семьи. Но только на этой аллее. Потому что дальше я погружаюсь в мир знаний, учебников, коллоквиумов и гонки за оценками, стараясь обособиться от этой самой неповторимой общей семьи.

Вся студенческая жизнь проходит мимо меня: я не хожу по впискам, не участвую в групповых сборищах, не играю и не смотрю местный КВН, не зависаю в столовой, не курю в уборных, не болею за «наших», не состою в группе поддержки, и у меня нет друзей.

Я не интроверт и довольно общительна. Но с друзьями у меня как-то не складывается.

Наша группа разбилась на лагеря по интересам, а я так и не смогла прибиться ни к одному из них. Пока мои одногруппники заводили знакомства на студенческих вечеринках, я дружила с учебниками и художественной литературой.

Мой брат называет меня «Остановкой “Ботанический сад”», но я не ботан, просто… Ладно, да, я — ботан. Очкастый щуплый ботан. Но это не значит, что я ни с кем не общаюсь и считаю всех недалекими.

Хотя половину сидящих в огромной аудитории я именно такими и считаю.

Я замедляю шаг и сканирую взглядом присутствующих, пытаясь высмотреть его, чтобы примоститься поближе, а потом всю пару украдкой глазеть.

В аудитории с деревянными восходящими кверху столами шумно и оживленно. Первой парой у нас общая на весь менеджерский поток дисциплина — лекция по высшей математике. Я каждый раз жду эти совместные занятия, потому что потом мы разбредаемся по своим группам на семинары, а Артем Чернышов, к моей скорби, не в моей группе.

По Чернышову я тайно страдаю вот уже второй год. Правда, за летние каникулы я о нем забыла и успокоилась. А когда мы вышли на учебу в сентябре, я поняла, что до сих пор страдаю.

Пусть я заучка, но это не значит, что мне не может кто-то нравиться.

Мне нравится Артем Чернышов, но проблема в том, что я ему, похоже, не нравлюсь.

По Чернышову сходят с ума многие девчонки нашего курса.

Да и не только.

Когда Тема им улыбается, старшекурсницы истекают слюной, а из их глаз сыплются сердечки и разноцветное конфетти.

Не знаю, что сыпется из моих окуляров, но Чернышов Артем меня не замечает.

Угораздило же меня влюбиться в главного красавчика нашего потока!

Не могла, что ли, попроще кого-нибудь выбрать?

Но, с другой стороны, попроще — не мой формат. Ставить себе задачи и находить их решение все равно что бросить себе вызов.

— Я заняла тебе место, — кричит Кира Федотова на всю аудиторию так, что половина сидящих находит меня взглядом. Я проклинаю ее за то, что она выставила меня объектом ненужного внимания, но только не Артема.