- То есть ты хочешь, чтобы я на тебе женился формально? Просто штамп в паспорт нужен, чтобы мальчика взять из детдома?

     Я не могла понять по тону, по вопросу, как Павел отнесся к тому, что я рассказала, и что он думает, что вкладывает в этот свой вопрос. Поэтому не знала, как ответить.

     - Я просто ляпнула, не подумав. Это сейчас - моя главная проблема. Понимаешь, ему нельзя в интернате оставаться - он домашний, он мучается там, он не разговаривает, потому что мать свою увидел мертвой, повешенной. И может быть, ему и правда, будет лучше в этой семье. Его там полюбят, он со временем оттает, отзовется... Но я уже его люблю. 

10. 10. Павел

     Вот передо мною сидит женщина, которая... что? Как понять, как описать ее? Любит детей? Пожалела чужого ребенка так, что готова взвалить себе на шею еще одну проблему в довершение всех тех, что уже там находятся? Или... ну это вообще казалось мне нереальным... неужели так любила мужа, что из-за сходства мальчика с ним решилась на такое? Мои брови неудержимо ползли вверх - я слабо представлял себе саму вероятность таких сильных чувств. Моя-то жена бывшая просто развелась, когда я сел в тюрьму. Хотя ведь и срок был невелик - всего год, и посадили меня вовсе не по какой-либо жуткой статье. И деньги были - бизнес все также работал, принося доход, потому что оформлен был на моего отца.

     А тут... муж пять лет назад погиб, а Эмма в память о нем, найдя какие-то внешние сходства, хочет взять из приюта ребенка!

    Она рассказывала. Я слушал. И... завидывал этому незнакомому мне, погибшему мужику... Наверное, он был счастлив с такой вот, искренне любящей, женщиной. 

    Суп был доеден. Бутерброды с чаем тоже. Усталость, как ни странно, прошла, исчезла... Я усиленно обдумывал, как помочь Эмме. Жениться? Да, собственно, это не большая проблема! Женился, развелся... я не невеста на выданье, чтобы паспорт чистеньким держать. Да и нет у меня сейчас  никого,  кто мог бы предъявить обиду. Вика, давняя подружка, с которой иногда проводил ночи, не в счёт.  Она сама замужем. Да и не была бы замужней - никогда не женился бы на ней...

    А вот Сашка... Друзей у меня было не так много, чтобы разбрасываться ими направо-налево. Тем более, женщину эту я совсем не знаю, стоит ли из-за неё терять друга? 

    Стоп! Точно! Я вскочил из-за стола, бросив короткий взгляд на кухонные часы с нарисованными на циферблате дымящимися чашками - двенадцать всего лишь, детское время!

   - Эмма, я завтра позвоню. Спасибо за ужин!

     И выскочил за дверь, кое-как засунув в кроссовки ноги, провожаемый ее удивленным, непонимающим взглядом.

    Сашка, видимо, спал. Но двадцать длинных звонков поднять могли бы даже мертвого. Дверь распахнулась, открывая моему взгляду заспанного, взъерошенного Рожкова, видимо, не нашедшего костыль и припрыгавшего теперь к двери на одной здоровой ноге, держась за стены.

     - Ты чего? Сдурел что ли? Чего приперся ночью?

    - Дело есть. Посторонись!

    Перед сном Сашка пил в одиночестве - на кухонном столе красовалась опорожненная до середины бутылка обещанного мне коньяка, остатки закуски и открытый ноутбук с погасшим экраном. 

    Я без приглашения уселся на его, на Сашкино, место. Показал ему на стул, куда друг, морщась и вздыхая, всеми силами показывая, как ему плохо, с трудом уселся.

    - Та-а-ак, скажи мне, алкоголик ты несчастный, голова твоя соображает что-нибудь или мне утром прийти?

   - Утром конечно. Я никого не ждал уже - спать хочу. Тебя-то звал вечером... Звонил между прочим!

   Я с сомнением покосился на Рожкова - не любил откладывать на завтра дела. Хотелось прямо сейчас озвучить ему предложение. Смешно, конечно, звучит, но предложение - по-другому и не назовешь! Решил - сделал! Иначе ведь могу передумать...