Стойкий и неистребимый, как сам запах обсуждаемой субстанции, стереотип на тему «ветврачи все пахнут говном» жёстко въелся в умы людей. Вероятно, это идёт всё оттуда же, с ферм, где приходилось не только «ректалить» тёлок на предмет стельности, запихивая им в жопу руку, но и отделять гнилые, рвущиеся под пальцами, благоухающие запахом разлагающейся плоти коровьи последы, проникая уже в другое естественное отверстие. Все выделения, с которыми приходилось контактировать, неизменно оказывались на закатанном до плеча рукаве одежды, поскольку «погружаться в работу» приходилось буквально до самых ноздрей.

Однажды нас с главным ветврачом вызвали в дальнее отделение к корове с залёживанием. По версии доярок, корова отвязалась и «сожрала тачку комбикорма», после чего слегла в проходе фермы. Блистающая чистотой, будто вылизанная тачка демонстрировалась в качестве улики. Диагноз напрашивался сам собой: «атония8 и переполнение преджелудков», из которых самым печальным было бы переполнение так называемой книжки, название которой дано ей за внутреннее строение в виде множества тонких листков. При переполнении книжки, между её листками плотно спрессовывается корм, и затем наступает некроз и смерть.

– Предлагаю руменотомию! – эмоционально вопила я, громыхая огромным стерилизатором с кучей прокипячённых инструментов.

Главный ветврач – молодая, симпатичная женщина Людмила Николаевна, которую я всегда уважительно называла по имени-отчеству, – настороженно посмотрела на меня и заинтересованно спросила:

– А наркоз какой давать будем?

– Алкогольный, конечно же! – мой энтузиазм тогда плескался через край.

Я умудрялась стерильно готовить тканевые препараты из селезёнок забитых коров, отстаивать сыворотку крови, взятую на местной бойне и подключать её к лечению дрищущих телят, химичить, изготавливая живые вакцины от коровьего паппиломатоза из срезанных у самой же пациентки бородавок и, уж конечно, ни за какие коврижки не упустила бы возможности кого-нибудь прооперировать.

Людмила Николаевна всегда была за любой подобный кипишь, и в этом мне с ней, как с непосредственным начальством, очень повезло. Много раз ей приходилось прикрывать мою жопу, когда эксперименты не оправдывали ожиданий или были финансово невыгодными. Ведь всем известно – в хозяйстве выгоднее лечить исключительно продуктивных коров, а все остальные идут на мясо. Если же операция коровы финансово не оправдана, то врач обязан отправить её на бойню, вместо того, чтобы попытаться её прооперировать и спасти, – собственно, именно этот факт в итоге и послужил причиной моего увольнения.

Технику проведения руменотомии нам показывали на мясокомбинате, во время учёбы. Причём корове общего наркоза даже и не давали, а просто обкалывали местно, обезболив место разреза. Корова тогда спокойно дала себя и разрезать, и зашить.

– Алкогольный, – медленно произнесла Людмила Николаевна, взвешивая ситуацию и поправляя на носу очки, придающие ей ещё более учёный вид.

Не прошло и пары часов, как мы уже ехали на машине с набором стерильных инструментов, ниток и накрученных салфеток. Первым делом, по приезду в отделение, мы пошли в местный магазинчик за наркозом, то есть, собственно, за водкой. За нами в очередь пристроились две местные старушки, и через небольшую паузу одна сказала другой:

– Слышь… Пятровна… Ветеринары к нам пожаловали…

Мы, гордо распрямив спины и улыбаясь, переглянулись между собой – надо же! Так редко тут бываем, а нас узнают! – и не успели даже спросить, откуда такая осведомлённость, как старушка закончила свою фразу, максимально развёрнуто ответив на наш незаданный вопрос: