Вначале он у выдры в гостях нищим появился,

Его та принимала с благонравьем и усердьем,

Хотела рыбой накормить, но Сакра уклонился,

Сказав: «Ещё не время, рано, позже угостите».

Шакал хотел сметаны с окороком дать брахману,

Но тот сказал ему: «Еду мне позже подадите,

Сейчас я не хочу есть, так как очень рано».

Когда же обезьяна Сакре манго предложила,

То он сказал: «Не голоден я, поедим мы позже».

Обрадовалась та, и ему манго отложила.

После чего он посетил жилище зайца тоже.

Среди друзей был он один, из одухотворенных,

Святого увидав, сказал: «Я рад, что посетили

Меня вы, брахман, от всех лиц визитом отличили,

Нет у меня ни вкусных трав, ни овощей, зелёных.

Но вас я буду потчевать зайчатиной, вкуснейшей,

Позвольте только разведу костёр в моём жилище,

Я постараюсь блюдо вам моё испечь, светлейший,

Вы им насытитесь и вам не надо другой пищи.

Сейчас я принесу дров, разожгу огонь и лягу,

Себя вам в жертву принесу, рагу приготовляя».

Тут брахман Сакра, увидав хозяина отвагу,

Решил проверить до конца, его дар принимая,

Сказал: «Не суетись, я вижу ты аскет, я – тоже,

В меня войди». И после слов в огонь он превратился,

И тот вошёл в огонь, но не сгорел, не опалился,

Почувствовал лишь холод, пробегающий по коже.

Спросил он Сакру: «О, Брахман, но что это такое?

Огонь горит кругом так ярко, я в нём не сгораю.

И даже телом жара, теплоты не ощущая,

Огонь этот не обладает силой тепловою»!

Сказал Сакра ему: «Ты, мудрый заяц, рад я встречи,

Твоё достоинство станет в истории заветным,

Должно твоё самопожертвованье стать известным,

Я, как бог Индра, образ твой для всех увековечу».

Он гору взял, большою, в кулаке её сжимая,

Стал превращать в песок, на полную луну просыпал,

Запечатлев так образ зайца, символ создавая.

Известным в вечности стать зайцу с Ганги жребий выпал.

Когда в Бенаресе Царь Брахмадатта находился,

К богам всем преисполнен был возвышенного чувства,

То Бодхисаттва в семье брахмана опять родился,

Рос в Таккасиле, изучал различные искусства,

Когда он вырос то от светской жизни отстранился.

В уединённой своей жизни ощутил блаженство,

И как аскет в горах на Гималаях поселился,

Где расширял свои все знанья, достигая совершенства.

Однажды он в деревню с гор, чтоб взять еду, спустился,

И жителями был тепло и дружелюбно встречен,

Они нашли в лесу дом, и он жить там согласился.

К нему послушать приходили, с ними вёл он речи.

В деревне той жил птицелов, ловил птиц на продажу,

Раз куропатка серая ему в клетку попалась,

Держал её он для приманки, кормил вкусно даже.

Носил её в лес, где на голос стая птиц слеталась.

А куропатка, это видя, всё переживала,

И думала: «Я многих родственников погубила,

Я – злая». И она всегда возможности искала,

Как уберечь птиц от поимки, и не находила.

Она решила голос свой не подавать, молчала,

Её хлестать прутом стал птицелов за трюки эти,

От боли не могла терпеть она, молчать, кричала,

Летели птицы к ней на помочь, попадали в сети.

Так по её вине в ловушку птицы попадались,

И это видя, куропатка всей душой страдала.

«Из-за меня, – так думала она, – жизней лишались

Мои собраться. Я их к смерти как бы призывала.

Но то не злой мой умысел, что птицы погибают,

И всё же я явлюсь их всех гибели причиной,

Они ведь только от желанья мне помочь страдают,

И их страданья заканчиваются их кончиной.

Так виновата в этом я, или невиновата?

Должны замучить меня совести ли угрызенья?

И кто освободит меня от всех этих сомнений?

Мудрец мне должен объяснить, и чем это чревато»?

Однажды птицелов в лесу поймал птиц короб, целый,

Но жажду испытал, хотел из ручейка напиться,

Решил у хижины аскета там остановиться,