Обычно, тайские собаки гладкошерстные, оно и понятно при такой жаре. Но встречаются и лохматые, им особенно тяжело. К концу жаркого периода появляются расчесы и лишаи. От жары и насекомых их ничто не может спасти, кроме человеческого ухода. Тан Ог лохматого старого пса постоянно мыл с шампунем, мазал расцарапанную кожу какой-то мазью и йодином. Тем более было жалко, когда этот старый пёс вдруг решил перейти оживлённую трассу и был сбит машиной. Такие трагедии совсем не редкость здесь. Собаки и кошки настолько уверены в своей неприкосновенности, что теряют бдительность, а скоростные трассы и невнимательность водителей завершает дело.

Хуже дело обстоит в период, когда какая-нибудь сучка вдруг решает, что пора замуж. Разборки собак не знают времени суток и почтений друг к другу. Собаки с разных локаций, а живут они только у своего общежития, где кормят, сбиваются в толпу вожделенных кавалеров, и это продолжается пару недель. Спать мешают.

Отдельный рассказ о еще одних полноправных обитателей монастырского двора – курах. Эти тоже мешают спать по утрам, но уже привычно. Даже будильник могут заменить. Начинают кукарекать около четырёх утра, когда Вансо уже просыпается для медитации…

На семь петухов в хозяйстве всего одна курочка. Петухи, как петухи, даже с бойцовскими данными – длинные ноги и крепкая шея. А курочка маленькая, чуть больше рябчика, расцветка такая же серенькая. Один петух считает себя её мужем, остальные пытаются устроиться на должность любовников. Сама курочка принимает внимание, как должное. Однажды в маленькой беседке-сала монах нашёл небольшое яичко, чуть больше голубиного. Снесла на столике. Через пару недель, когда строительство навеса под монастырский минивэн было закончено, и машина встала на своё место, курочка избрала крышку радиатора для своего насеста. Каждое утро яичко на дворниках. Попытки согнать предпринимались неактивно – буддизм, а вот попытки переселить наседку были предприняты сразу же. На дереве Плюмерии, где ночевала большая часть куриного общества, была привязана корзина с сухими листьями.

Вансо направлялся на вечернюю молитву и подошёл к минивэну. Курочка чуть распушила перья, чтоб казаться больше и значительнее, сердито что-то закукала.

– Я тебя ночью переселю, – пообщал ей монах, на что курица только скептически сверкнула глазом.

После чантинга, по темноте, когда куры уже не видят, монах аккуратно подхватил курицу, прижав крылья, и перенёс в корзинку на дереве. Та что-то там пошуршала и затихла. На утро, направляясь на пинта бат, монахи опять увидели свежее яичко на стеклоочистителях минивэна и курицу гуляющую по саду.

– Надо её посадить в корзину и сделать крышку, хоть на денёк, – подумал Вансо, вспоминая, как тётя Галя садила курицу на яйца в деревне.

Но курица никак не собиралась переселяться, и поймать её стало труднее. Водитель микроавтобуса решил не терпеть такого издевательства над техникой и стал парковаться задним ходом. Курицу это не смутило, теперь её место было не на капоте, а на самой крыше. Достать оттуда птицу уже проблематично. Даже пробовали закинуть ей туда корзину, чтоб яйца не скатывались, но она проигнорировала такие попытки.

Стоит сказать, что курочка была особой своенравной, и как это полагается в Таиланде, верховодила всей стаей. Вансо не раз наблюдал, как она, распушив крылья, гоняет петухов, когда те слишком настойчивы в своих ухаживаниях. Монах сходил под баньян, где скопилось много мелких сухих семян-крылаток. Они помягче будут, чем шуршащие листья, устроил гнездо получше. Но курицу поймать не смог. На следующие дни она оставила свои попытки нестись на крыше и ночевала неизвестно где. Разрешилась ситуация сама. Курочка оценила всё-таки мягкую подстилку в гнезде. Яичко, маленькое и беленькое, засияло между листьев и вороха крылаток. Вроде всё наладилось, курочка стала нести яйца в корзинку на дереве, не столь часто, но этого от неё и не требовалось. Но…