Канна въехала на территорию южной Буданакши в полнейшей тишине, только биение ее сердца раздавалось в ушах. Всходило солнце, освещая бескрайние леса этой земли. Разрушения, нанесенные этому краю, поражали воображение: восходящее солнце отражалось в лучистых глазах Канны, и она не в силах была сдержать слез горечи и стыда от постыдных действий человека. Ведь вся эта война была по сути абсурдной: вельзевулы хотели убить всех, лишь для того, чтобы назвать малую часть целого своим, при этом разрушали то, что хотели видеть своим.

Канна увидела приближающихся к ней всадников. Они походили на воинов ее отца, только одежда была другая. Те же суровые лица, сила, решительность и вера в свою правоту. Правда – самая жестокая вещь в мире, против нее бесполезно сражаться, и у каждого она своя.

– Кто вы? И что здесь делаете? – обратился к ней один из воинов. Он был крепкого телосложения, но его голова казалась мелковатой. Для глаз Канны лицо его было непривычным. Волосы у этого человека были коротко стрижены, самую большую растительность имели густые сросшиеся брови, очень светлого цвета.

– Я та, кто польстит самолюбию Великого Шакку.

– Не берите на себя слишком много.

Великий Шакку жил в обычной хижине, как и его люди. Он сидел за небольшим столом, поглощенный своими мыслями. Еще ни разу воины Шакку не атаковали врага первыми. Они лишь отражали нападения, но такая стратегия не приводила к развязке войны. Шакку нахмурился, недовольный своими мыслями. Только что он пришел к заключению, что нужно самим напасть на врага и полностью его уничтожить. Противник уважал силу, с этим ничего не поделаешь. Нужно дать решающий бой: выдержать великую, кровавую битву, от которой содрогнется земля, но одновременно и очистится.

Принесли обед. Шакку наблюдал за движениями молодой девушки, подававшей еду. Она служила ему несколько месяцев, и украдкой поглядывала на Шакку. Вошел Сорел. Шакку удивился, увидев своего верного друга в такое время суток.

– Есть разговор.

Шакку настороженно глянул на Сорела. Глаза его блестели, а светлые брови, обычно нахмуренные, поддергивались, выказывая хорошее расположение духа, обычно не свойственное Сорелу.

Шакку кивнул девушке, чтобы она вышла.

– Ты же почти танцуешь. Хочу услышать о том, что тебя так порадовало. Гортанк умер во сне?

– Нет, – сдержанно ответил Сорел, но его возбужденное настроение передавалось даже сквозь обычную невозмутимость.

– Я встретил одну особу…

– Наконец-то, рад за тебя. Наверное, это очень притягательная особа, давно пора…

– Да нет…

– И кто же пробил брешь в суровой обороне старого вояки?

Сорел нахмурился.

– Ты что засмущался?

Шакку расхохотался.

– Посмотрим, кто будет сейчас ликовать и радоваться. Я знаю, как положить конец этой войне. Я привел кое-кого, кого ты должен убить, и тогда больше не будет препятствий на нашем пути.

Шакку приподнял бровь.

– Неужели, царь Агром?

Сорел самодовольно свел губы.

– Приведите, – скомандовал он.

В хижину ввели царственного вида девушку: ее стать была благородной и горделивой. Девушка держала себя с достоинством. Она не смотрела на Шакку, ее глаза были опущены. Шакку воспользовался этим и внимательно ее рассмотрел: никогда раньше он не видел таких женщин. Ее лицо, как рассвет, от которого нельзя оторвать взгляд: бархатная кожа, пухлые чувственные губы, горделивый подбородок, слегка вздернутый небольшой нос, изогнутые брови. Черные блестящие волосы обрамляли лицо и струились по плечам и спине. Девушка была в дорогом убранстве. Великий Шакку не мог оторвать от нее взгляд.

Он дал знак, и все вышли. Шакку сел за стол.