Просыпаюсь в скрюченной позе, и у меня не сразу получается пошевелиться, потому что все тело ломит. Видимо, я так и уснула в библиотеке.

Со стоном присаживаюсь на край тахты и начинаю разминать шею, не сразу понимая, что с плеч свалился плед, а значит, меня укрыли.

Фыркаю, закатывая глаза. Как любезно с его стороны.

Облизываю пересохшие ото сна губы, которые тут же начинает саднить, невольно отбрасывая меня во вчерашний день. Проклятье… медленно провожу пальцами по их контуру и тут же отдергиваю руку, не желая ощущать, как они распухли от голодных мужских укусов.

И с каждой секундой тело все дальше отодвигает боль в затекших мышцах, потому что против моей воли на коже ярче и ярче вспыхивают фантомы диких поцелуев.

Трясу головой, заставляя себя остановиться. Не хочу об этом думать. Случилось и случилось. Придавать значение этому глупо, каждый из нас вчера был на грани, до которой я сама довела. За то и поплатилась. На этом хватит.

Закутываюсь в теплое покрывало и нехотя спускаюсь вниз. Настроение просто ужасное, потому что, как бы ни старалась не думать о его жадных и требовательных губах, не получается. Господи, ну зачем? Зачем он это сделал? Я предпочла бы его ненавидеть за сказанные им обо мне гадости, а в итоге презираю за то, что он назвал меня другим именем.

Лениво захожу на кухню, как под гипнозом следуя к кофемашине, но внезапно улавливаю до боли родной запах табака. Тут же оборачиваюсь и, заметив сидящего за столом отца, замираю на месте. И сердце бросается вскачь, провоцируя ноги гудеть от желания сорваться и броситься ему на шею. Вот только строгий взгляд отца не позволяет мне этого сделать, и я остаюсь неподвижной.

С минуту мы просто смотрим друг на друга, а потом мне приходится принять неизбежное — старший О’Доннелл зол. И хуже того, я понимаю, что он не заберет меня отсюда.

— Стоит отметить, — отец первым нарушает тишину, выпуская в воздух облако дыма, — система охраны у него выше всяких похвал, раз ты все еще здесь и проблем у меня не прибавилось, — с холодным сарказмом подмечает он, изучая меня от кончиков пальцев босых ног до головы с растрепанной копной волос.

По спине пробегает озноб, и я сильнее укутываюсь в плед, благодаря Господа, что он меня укрывает.

— Скажи, что ты приехал забрать меня, — стараюсь изобразить на лице естественную улыбку, но губы не слушаются. Еще бы, после вчерашних варварских поцелуев я вообще удивлена, что они остались на месте.

— Я привез твои вещи, — отец вырывает меня из порочных воспоминаний.

Вот же черт. Прикусываю изнутри нижнюю губу, выбрасывая из головы гребаного Форкса. И только спустя мгновение эхо отцовского голоса доносит до моего спутанного сознания смысл его слов.

Как привез вещи?

— Ты серьезно? — не в силах подавить разочарование, я сжимаю челюсти. — Ты не оставишь меня здесь, — твердо заявляю я, прекрасно зная, что уже обречена на гнев отца.

— Всему есть предел, Мерф. Мое терпение закончилось, — убийственно спокойным тоном произносит он, но разве возможно скрыть разочарование в родной дочери?

И от осознания этого у меня самой внутри что-то разрывается, ломается на мелкие детальки, которые впиваются в меня острыми краями, заставляя гореть от чувства вины. Однажды он уже чуть не потерял меня из-за того, что я переборщила с наркотиками на одной из вечеринок. После того случая я больше ни разу не прикасалась к этой отраве. И в ту ночь не прикасалась. Не верю, что могла.

— Я знаю, что опять подвела тебя, и любое мое объяснение сейчас покажется не более чем оправданием, поэтому не буду объясняться, но скажу лишь одно… Я не принимала ничего! — в ответ получаю очередной удар — пустой взгляд самого близкого мне человека. Следующие слова выдавливаю из себя шепотом: — Ты ведь знаешь, я бы никогда не приняла наркотики.