– Сама прогнала, – придвинулась к ней ближе сочувствующая Таня, – а ты же чайлдфри.

– Наврала я вам, – яростно замотала головой Дашка, – а сейчас почему-то слова так и льются. Никакая я не чайлдфри. Я просто не могу больше иметь детей.

– И я тоже, – кивнула Диана, – думала, что не хочу. А когда забеременела, поняла, что скоро внутри забьется крошечное сердечко. И на душе так тепло стало. А Вадим заставил меня сделать аборт. Я не смогла возразить. Жилья своего нет, работы тоже. Не в деревню же возвращаться. Зря что ли я оттуда в девятом классе сбежала.

Таня посмотрела на посапывающую у нее на коленях голову сестры и сказала:

– А я вот, что поняла, девчонки. Я хочу уйти с работы и поехать на лето в Брусницы.

В ответ ей раздалось ровное сопение. Все, кроме нее уже мирно спали, положив головы на вышитые бархатные подушки. Осторожно переложив голову сестры на ее место, Таня легла рядом и тотчас же уснула крепким безмятежным сном. За окном снова закружились пушистые хлопья снега. А над телами девушек висел купол из розоватой дымки, надежно охраняя так рано пришедшую к ним ночь.

– Просыпайся, – трясла Диану чья-то рука.

– Вадим, отвали, – пробурчала она, – я спать хочу.

– Какой я тебе Вадим? – хихикнул голос. – Весь пирог проспишь.

– Пирог? – открыла Диана левый глаз.

– Да, он самый, – кивнула ей взлохмаченная русая голова, – с которым ты вчера обнималась.

– А где это я? – делая робкие попытки оглядеться по сторонам, спросила Диана.

– На тюленьем лежбище, – снова хихикнул голос, – и соседку свою буди. Я не дотягиваюсь.

Повернувшись направо, она увидела прямо перед своим носом пушистые волосы пепельного цвета. Почему-то было трудно вспомнить имя соседки. Наверное, она еще просто не проснулась.

– Проснись, – с трудом ворочая языком, скомандовала она в пучок наэлектризованных волос, которые словно живые лезли ей в нос.

Соседка, тоненько посвистывая, продолжала спать, наверное, нарочно притворяясь, что не слышит ее хриплый шепот.

– Эй, – легонько толкнула ее в плечо Диана.

– Я тебе никакая ни эй, – повернулось к ней заспанное лицо с крошечным курносым носиком, – Ты обалдела, что ли, Дианка? И почему ты спишь у меня дома?

– Я не знаю, – честно призналась Диана, пытаясь принять вертикальное положение. И добавила короткую фразу. – Там пирог.

– Пирог? – сразу заинтересовалась курносая. —Это тема! Надо ползти на кухню. А чай есть?

– Наверное, есть, – неуверенно ответила Диана. – Точно не знаю. Мне сказали только про пирог.

В голове ее звенела пустота и полное беспамятство по поводу вчерашнего вечера. Но имя подружки она все-таки вспомнила:

– Дашка, а ты помнишь, что вчера было? – посмотрела она на подругу.

– Нет, – зевнула та, – помню, что на вечеринку вас пригласила, помню, как сели кушать плов. А потом ничего не помню.

– А мы, что выпили? – ощупывая свою голову на предмет головной боли, спросила Диана. – Хотя, вроде не должны. Катюша же не пьет.

– А это что такое? – повертела она в руках бутылку с застывшими на стенках рубиновыми капельками.

– Не знаю, – помотала головой Дашка, – сок, наверное, какое-то или компот.

– Может, девчонки скажут, – прислушиваясь к звенящей на кухне посуде, сказала Диана.

– Давай руку, там чай стынет, – протянула ей свою крепкую ладонь Дашка, – заодно и спросим.

За кухонном столом сидели уже умытые и причесанные сестры, сияя здоровым цветом лица. Глаза их таинственно блестели, придавая дополнительное очарование.

– Какие-то вы сегодня особенно красивые, – с подозрением вглядываясь в лица девушек, пробормотала Дашка. – Что вчера было-то? Помнит, может, кто?