– Прямо здесь?

– А где? Я не буду смотреть, и крышу подниму. И, кстати, машину надо будет перекрасить.

– А не жалко?

– У неё всё равно краска не родная, а я давно хотел сделать какой-нибудь рисунок. И кому придёт в голову, что грабители банка разъезжают на расписанном Бьюике! С ума сойти, мы с тобой – грабители! Представляешь?!

– Мы – грабители!

Это было упоительное чувство. Первый в жизни глоток свободы или даже вседозволенности, первый шаг против доселе свято исполняемых норм и правил, который, слава Богу, мало кто решается сделать. Они его сделали. Они оторвались от серой бытности, ежедневной рутины. Спасительной формулы жизни, исповедуемой миллионами современных людей, заключённой в успешной карьере и благополучной семье, для них больше не существовало. Они были счастливы. Они не считали себя в чём-то виновными, они восстановили справедливость. Нет, Оскар не представлял себя Робин Гудом, грабящим богатых в пользу бедных, он грабил исключительно в свою пользу, но полагал, что имеет на это полное моральное право и не испытывал никаких угрызений совести, ведь его поступок, как ему казалось, не причинил зла никому, кроме Сайлачека. Первое преступление – как первая сигарета: или испытаешь отвращение и заречёшься навсегда или увязнешь на всю оставшуюся жизнь. Ни Оскар, ни Мелисса не испытали отвращения. Они вкусили кураж, и, вдавив в пол педаль газа, ушли в отрыв. Собственное будущее заботило их меньше всего, вполне достаточно было того, что они есть друг у друга, есть сейчас, сию секунду, но они даже не могли предположить, что последствия этого ограбления самым печальным образом могут сказаться не только на их судьбах, но и на судьбах многих других людей.

– Звони быстрее в полицию!

– А если он её убьёт?

– Кейт, он не узнает! Ничего он с ней не сделает. Может, он уже отпустил её. Или ты хочешь, чтобы в краже обвинили нас?

– Том, не кричи, пожалуйста.

– Как не кричи! Почему ты не нажала на тревожную кнопку?

– Я испугалась, – Кейт разразилась слезами.

– Кейт, только не плачь! Ну, извини! Хочешь, я сам позвоню?

– Сколько было грабителей?

– О-один, – всхлипывая, отвечала Кейт.

– Вы можете его описать?

– Высокий. Достаточно высокий. Как Том. В красной бейсболке. И одет в куртку, такую странную куртку, сейчас жарко в такой ходить, синюю или зелёную, точно не помню. На лице маска. Белая.

– Белая?

– Да, сержант. Белая медицинская маска, а куртка тёмно-синяя, – подтвердил Том.

– И он левша, – неожиданно добавила Кейт. Охранник Том и полицейский посмотрели на неё с недоумением.

– Почему вы так решили?

– Он пистолет держал в левой руке. А правой держал ту девушку.

– Кстати, он ранен в правую руку!

– Вы в него стреляли? Он же отобрал у вас оружие!

– Нет. У него рука забинтована была. Сильно забинтована. Вся кисть и до локтя, даже рукав куртки был закатан, но двигал он ею достаточно свободно.

– Ну, хоть что-то. Я полагаю фоторобот грабителя получиться не очень. Но всё равно составим. А как выглядела заложница?

– Её я тоже плохо помню. У неё были большие солнцезащитные очки. Стройная. Ростом маленькая, ниже меня. Одета была в белую блузку, бежевые брюки и сумка у неё была большая кожаная бежевая, в неё я и сложила деньги.

– А волосы, какого цвета?

– Не помню, вроде не очень тёмные. Они были в хвост убраны.

– Может, вспомните какие особые приметы? Родинки, шрамы, татуировки?

– Нет, ничего такого. Разве что ногти. Очень длинные, красивые ногти. Она барабанила ногтями по стойке, и я как раз подумала, что и мне пора маникюр сделать.

– Это нам вряд ли поможет. По какому поводу она пришла в банк?