На крыльце всё происходящие произвело настоящий фурор. Лицо Бланш перекосила зависть, а Майкл уставился на них и по-идиотски моргал глазами.
– Нет, это не папаша, – констатировала Джесс.
– Значит это и есть Оскар!? – воскликнула поражённая Энн.
– Значит, этот Оскар оказался богатеньким любителем малолеток. Не думала я, что Мел на такое способна ради денег, – Джесс скривила губы от отвращения.
– Джесс, не будь занудой. Мел его любит!
– Какая ты наивная, Энн! Он же старый.
– По правде говоря, не очень. Вообще-то его отсюда плохо видно.
– Лысину видно неплохо. Купил он её, вот и всё.
– Я не вижу никакой лысины. Может он вовсе и не богатый!
– Да иди ты! Такая тачка!
– Но она же старая.
– Энн, ты знаешь, что такое «антиквариат»? – вмешалась Бланш, – Это не машина для передвижения, а предмет роскоши, эта тачка может быть четвёртой или пятой в его коллекции, собственно, как и Мел. Хотя у Мел, наверное, номер будет побольше!
– Да вы просто завидуете!
– Ничуть! – возразила Джесс, – Просто машина классная, тюнинг вообще отпад! Могу поспорить, что сиденья из кожи наппа, а приборная панель красного дерева. Майкл, не знаешь, что это за машина?
– Где? – спросил он, хотя смотрел прямо на неё.
– Да вон, чёрная.
– Бью… ик… LeSabre, по-моему, – название застряло у него в горле. И не понятно, что более поражало: машина или то, что владельцу этой машины Мел, его Мел позволяет так нахально себя целовать.
Мелисса с торжеством взглянула на шокированных одноклассников, но маленькая тщеславная мысль о том, какое она произвела впечатление, тут же сменилась другой, более серьёзной, даже несколько беспокойной – о том, что произошло с Оскаром.
– Оскар, это что такое?
– Машина. Не видно?
– Видно, но откуда? Ты что угнал этот раритет с киностудии?
– Это и есть моя машина. И не такой уж раритет, она шестьдесят третьего года. Я одолжил денег у друга и её выкупил.
– У друга-миллионера?
– Ты думаешь, её дорого оценили?
– Ещё бы! Такая красота.
– Её оценили почти как металлолом. Я снял с неё всё что можно, даже бампера заменил на ржавые и одну дверь на мятую. Подпортил основательно и её внутренности, в общем, сделал так, чтобы она была не на ходу. Целую неделю возвращал всё обратно. Садись!
– И как ты до такого додумался! А куда мы поедем?
– Только до горизонта и сразу обратно…
Шоссе нежно шуршало под шустрыми колёсами. Мел не могла и минуты усидеть на месте от переполнявших её эмоций. Она вальяжно откидывалась на кожаную спинку сиденья, и её волосы развивались как в романтическом фильме, вскакивала, махала руками, и ветер надувал парусом её белую хлопковую рубашку, а потом, стояла, оперевшись локтями о лобовое стекло и громко подпевала радио.
– Оскар, это потрясающе! Ну, привстань, привстань на секунду!
– Мелли, я за рулём.
– Ну, на секундочку! Дорога ведь прямая! Let’s to fly! Around the whole sky! Let’s to fly, only you and I!1 – вторила она любимой мелодии, играющей из динамиков. Оскар привстал и проглотил поцелуем окончание припева. Вдруг он почувствовал, что колёса больше не катятся по ровному асфальту. Быстро отстранившись, он увидел, что они съехали с шоссе и летят прямо на дерево. В последнюю секунду он вывернул руль и выскочил обратно на дорогу.
– Мелли, я так нас угроблю!
– Значит, мы умрём в один день.
– Хотелось бы, чтобы перед «умерли в один день» было «жили долго и счастливо».
– Ого! Так ты хочешь жить со мной «долго и счастливо»? Ловлю на слове, я тебя за язык не тянула! Хотя, я уже счастлива…
Они долго колесили по прибрежным трассам Лонг-Айленда, пока не выехали к пустынному галечному пляжу. Это было очень уютное и красивое местечко для пикника, но Мел долго отказывалась спускаться к воде: она ненавидела ходить по гальке, да и её босоножки на шпильках были не самой подходящей обувью для таких прогулок, но, в конце концов, Оскар решил проблему кардинально, взяв Мел на руки и усадив на огромный валун. Здесь они провели весь остаток дня, перекусывая сэндвичами, купленными по дороге и кидая камешки в море на дальность. Под конец, Оскар решил попробовать температуру воды, и, сняв ботинки и закатав брюки, пошёл в море.