Но сначала нужно выйти из театра. Это оказалось настоящим испытанием, потому что Скиапарелли, эта итальянка, тоже была там в этот вечер, сидела не в ложе, а в партере, так что вся публика будто бы расположилась вокруг нее. Такое умение выступать напоказ, такая потребность быть в центре внимания. Коко слышала, что эта женщина была в Нью-Йорке со своим мужем, фальшивым польским графом, который бросил ее, они появились вместе на сцене в дешевом представлении о чтении мыслей и гипнозе, и нью-йоркская полиция довольно спешно попросила их покинуть город, пригрозив выдвинуть обвинения в мошенничестве. Ха! По крайней мере, нью-йоркская полиция сумела распознать бездарную мошенницу.

Коко рассчитала наилучший момент, чтобы покинуть ложу и спуститься по левому крылу величественной мраморной лестницы. Слишком рано – и ее никто не увидит. Слишком поздно – и все уже уйдут или, того хуже, соберутся вокруг этой Скиапарелли.

Сосчитать до ста. Медленно подняться, позволить помощнице накинуть ей на плечи накидку. Медленно подойти к парадной лестнице, на минутку задержаться на самом верху в эффектной позе, а потом…

Они окружили ее. Фотографы, журналисты, поклонники, клиенты, неизвестные женщины, которые хотели стать клиентками и мечтали о частных показах, но не знали ничего лучше, чем носить тяжелые меха теплым вечером, мужчины, которым нужен был совет по поводу гардероба для своих любовниц, мужья, которые выбирали особенный подарок, чтобы компенсировать особенный «проступок», обнаруженный их женами.

Это была опера, а не мюзетт, так что они были вежливы, не толкали и не кричали, но все равно выражали свое обожание.

Она притворялась безразличной, усталой, даже немного скромной, отвечала «да», «нет», «да», «да», «нет». «Может быть».

Там был фон Динклаге, стоявший далеко за пределами круга ее поклонников и наблюдавший за происходящим, под руку с этой белокурой шлюшкой, мадам Бушар. В платье от Скиапарелли. Другом. Сколько она их купила?

На лице Коко застыла улыбка. Она помахала рукой. Фон Динклаге с большого расстояния отвесил ей легкий поклон, не отрывая взгляда от ее лица, пробегая глазами по фигуре. Ему нравилось то, что он видит, Шанель читала это по его глазам. Его вежливость и внимание на вечеринке у Элси не были вынужденными или наигранными. Ее улыбка стала искренней. Она почувствовала, как между ними пробежала дрожь общей страсти. Скоро.

Раздался взрыв громкого смеха. И вот позади фон Динклаге и мадам Бушар появилась она, Эльза Скиапарелли, вырядившаяся в нелепый белый крепдешин с серыми полосками и в развевающуюся накидку из гусиных перьев. «Тонущая утка» – так назвал бы ее Бендор, герцог Вестминстерский. Он ненавидел ее и ее большевистские наклонности.

Скиапарелли шла вместе с испанским художником Сальвадором Дали, одетым еще более вызывающе – в изумрудный атлас. Черные усы художника были слишком длинными и слишком уложенными.

Дали поклонился фон Динклаге, эффектно обернув плащ вокруг руки, и театрально поцеловал руку мадам Бушар. Втроем они начали серьезный разговор, вероятно, о голосе маленькой сопрано в душераздирающей версии Офелии. Но итальянка держалась слегка в стороне, глядя на Коко сверху вниз.

Ни одна из них не помахала и не кивнула. В этот момент в огромном фойе существовали только два человека Эльза Скиапарелли и Коко Шанель – и энергия, струящаяся между ними, готова была воспламенить все вокруг.

«Скучно, – подумала Скиап. – Неужели она никогда не носит ничего, кроме черного, неужели в ней нет ни капли чувства юмора или остринки?» Но это был хороший трюк – спуститься по парадной лестнице в одиночестве, даже ее помощница держалась позади. Торжественный выход. Скиап все это видела, внимательно наблюдая и делая все возможное, чтобы отвлечь мадам Бушар и ее немца как можно дольше, чтобы они не смотрели вверх, на эту лестницу из белого мрамора, на эту женщину в черном и жемчугах, на продуманный черно-белый костюм и лицемерную чопорность.