А вот, кстати, и «Роза Аксамалы».

Скучающий у входа охранник – могучие руки скрещены на груди, кожаная жилетка натянута на широченные плечи, словно парус на ветру, – кивнул Корзьело как старому знакомому, услужливо отворил украшенную резьбой дверь.

Широкий зал, занимавший почти весь первый этаж, освещался восемью масляными лампами, новомодными, со стеклянными колпаками. В воздухе витал аромат дорогого табака – уж в этом-то Корзьело разбирался не понаслышке – и пряностей. За четырьмя столами, способными принять одновременно человек двадцать, сидело всего два посетителя. Один из них – щуплый носатый мужчина средних лет – сосредоточенно рассматривал гравировку на посеребренном кубке. Он не выглядел как постоянный гость «Розы Аксамалы». Слишком уж невзрачная одежда и потрепанный вид. Но судить о толщине кошелька покупателя по его одежде Корзьело отвык уже давно. Многие богачи имперской столицы выглядели под стать ремесленнику средней руки, а за показной роскошью некоторых дворян из провинции крылась полная неплатежеспособность. Второй мужчина, крепкого сложения, одноглазый, очевидно, бывший военный, позевывая, курил трубку. Табачника он удостоил быстрого взгляда, а потом отвернулся к стене. Причем сделал это настолько напоказ, что Корзьело вновь захотелось ускорить падение Сасандры.

По широкой лестнице, ведущей на второй этаж, уже спускалась пышногрудая красавица. Пухлые яркие губы, тщательно подведенные глаза, волосы черные, как вороново крыло, глубокий вырез бархатного темно-бордового платья. Лишь самую капельку ее внешность портил крупный нос с горбинкой.

– Фра Корзьело, – проговорила она грудным голосом, прислушиваясь к седьмому удару колокола с Клепсидральной башни, – ваша точность не устает поражать меня!

– Это ваша красота не устает поражать меня, фрита Эстелла, – церемонно отозвался табачник. – Что же до точности, то… Как вам сказать? Жизнь коротка, и чтобы успеть выполнить все, что задумал, следует научиться не терять времени попусту.

Хозяйка борделя понимающе улыбнулась. Тот, кто посчитал бы ее раскрашенной пустышкой, здорово просчитался бы. Вдобавок к привлекательности, природа наградила ее цепким, живым умом и хваткой прирожденного дельца. Иначе она не стала бы тем, кем стала к тридцати с небольшим годам.

– Не хотите ли вина? У нас есть бочонок из-под самой Мьелы. Только для постоянных посетителей.

– О, фрита Эстелла, с удовольствием пригублю настоящего мьельского вина, но после, – поклонился лавочник.

– Как вам будет угодно, фра Корзьело. В таком случае, можете подняться наверх. Флана уже ждет вас.

Хозяйка посторонилась, пропуская табачника на лестницу.

В маленькой комнате горела всего одна свеча.

Преодолевая удивительную в его возрасте робость, Корзьело переступил порог.

Флана стояла посреди комнаты. Зеленые глаза и надменно опущенные уголки рта. Если красота хозяйки была подобна зрелому плоду, то, без сомнения, лучшая девочка «Розы Аксамалы» напоминала едва распустившийся цветок. Огненно-рыжие волосы уложены в высокую прическу. Талия стянута шнурованным кожаным корсетом, который оставлял открытыми грудь и треугольник волос внизу живота. Изящная рука поигрывала ременной плетью-шестихвосткой.

– На колени, раб! – не терпящим возражения тоном приказала она.

– Да, госпожа! – Корзьело рухнул на колени, словно его ударили по ногам, подобострастно закатил глаза. – Слушаюсь, госпожа!

– Похоже, ты сегодня здорово провинился? – Флана приблизилась к гостю, замахнулась плеткой.

Лавочник невольно зажмурился и тут же получил пощечину.

– В глаза смотреть, несчастный!