– Давай.

Ноа поставил свой стакан на прикроватную тумбочку и принялся за работу. Минуту спустя все было готово. Алексис передвинулась к изголовью кровати. Сбросив обувь, Ноа уселся рядом с ней, неловко поежившись от скрипа матраса. Он уже множество раз бывал в ее спальне: например, когда приносил поленья; тем не менее до кровати – чего-то столь интимного – еще не добирался.

Алексис отхлебнула чая и зашипела.

– Горячо?

– Я бы даже сказала горячительно.

Ноа фыркнул.

– Алкоголь поможет расслабиться.

– А волосы на груди не полезут?

– Чертовски надеюсь, что нет.

Алексис рассмеялась – слава богам! – затем сделала еще один глоток, и, видимо, напиток начал действовать, поскольку она немного расслабилась и запрокинула голову. Чуть позже она повернулась к Ноа.

– Спасибо, что пришел.

Он тоже откинулся назад, их лица теперь разделяли считаные сантиметры.

– Для чего еще нужны друзья?

– Надеюсь, я не отвлекла тебя от важных дел.

– Не-а. Только от конспирологических теорий Колтона.

Она вновь рассмеялась и вдруг положила голову ему на плечо; ее пушистый пучок на макушке защекотал подбородок. От нее пахло травами – некими эфирными маслами, которыми она мазала за ушами при головной боли.

– На следующей неделе мамин день рождения, – внезапно сказала Алексис.

– Да?

Немного повернув голову, она заглянула ему в глаза.

– Отчего-то на день рождения сложнее, чем в годовщину смерти. Странно, да?

Они редко обсуждали родителей, хотя оба потеряли по одному слишком рано: ее мама умерла от рака три года назад, а его отец – на войне в Ираке, когда Ноа было пятнадцать. Эти трагедии их связывали, делали членами некоего клуба, в который они вступили вопреки желанию и теперь разделяли чувства, непонятные тем, кто в этот клуб не входил. Слишком ранняя утрата одного из родителей вызывает в человеке ощущение одиночества – кажется, будто ты не такой, как остальные. Возможно, именно поэтому они и не поднимали эту тему, понимая друг друга без всяких слов и не испытывая необходимости описывать свою печаль.

Ноа проглотил комок в горле.

– Вовсе не странно.

– Как насчет тебя?

– Годовщина хуже всего, – признался он, но тут же покачал головой и уронил взгляд на колени. – Хотя, скорее, ночь перед ней.

– Почему?

– Потому что я невольно начинаю отсчитывать часы и минуты до того момента, как нам сообщили о его смерти. Не получается отвлечься, не выходит заснуть. К утру я чувствую себя… – Ноа замолчал, затрудняясь с выбором подходящего слова.

Алексис не торопила, лишь терпеливо ждала. Возможно, это качество появилось у нее благодаря общению с жертвами насилия, однако Ноа подозревал, что она всегда была такой – хорошей слушательницей, хорошим другом, хорошим человеком.

– Совершенно беспомощным, – наконец нашел он нужное слово. – Я ничего не могу поделать. Не могу вернуться назад и все исправить.

Она понимающе кивнула, сочувственно улыбнулась и вновь положила голову ему на плечо.

Тихо потрескивал огонь в камине. Пирожок в ногах кровати причмокивал, вылизываясь. Алексис вздохнула. И внезапно в груди что-то вспыхнуло, словно солома, на которую упала искорка. Они вовсе не впервые сидели так близко; смотря фильмы, она обычно закидывала ноги ему на колени, а пару недель назад заснула у него на плече. Однако сегодня все казалось другим.

Возможно, виноваты подколы друзей: посеянные ими зерна сомнения начали прорастать. А возможно, друзья правы: Ноа действительно испытывал к подруге романтические чувства и теперь, видя ее такой беззащитной, уже не мог их игнорировать. Тем не менее, хоть он и не был садоводом, одно он знал: растения прорастают только в свое время. А Ноа упустил тот момент, когда их отношения могли перерасти в романтические. Рискнуть их дружбой теперь было безумием.