Broadcast 5

Фонарь одиноко освещает подъезд замкнутой от дороги улицы. Всё что у него есть это свет, мигающий в попытке осветить небольшой участок перед входом. Ручку двери слишком часто дёргают неизвестные никому люди. Каждый раз двери открываются и впускают в тёмный коридор очередного человека, который постепенно начинает ориентироваться в темноте незнакомого места наощупь, оставляя следы своих грязных ног и отпечатки своих испачканных рук. И это место становится узнаваемым, как и тысячи других, но лишь в сознании этих незнакомок и незнакомцев. И они сходятся все, как один, на том, что им всё уже известно. Чего нельзя сказать о дороге, уходящей вдаль под покровом звёздного летнего неба с бесконечными остановками на попутчиках, неизменно ожидающих себе подобных на своих неизменных местах. Я иду и вокруг меняется только пейзаж. Дорога всё та же, попутчики всё те же. А я иду всё дальше, потому что я такой же как и все остальные.

Она принесла на встречу пирог, сделанный своими руками. Я принял презент в целлофановом пакетике, и мы двинулись в путь. Солнце в тот день падало на соседние здания тем самым огненным отливом, как и двадцать лет назад. Я вспомнил Миядзаки и его мультфильм «Унесённые призраками», создавшие в моей жизни огромное что-то и пропасть ничего одновременно. Я поделился с ней своим воспоминанием, не осознав того, что уже стал уязвим, в тот самый момент, когда искренность была совсем неуместна, я вставил её как орудие суицида. Она слушала очень внимательно, и часто поглядывала на меня с заинтересованностью. Наш разговор касался множества тем. Но основа была в том, что я был чересчур открыт, хотя и пытался таким не быть. Это был тот самый момент, когда я захотел быть собой, быть настоящим, никого не обманывая, и наконец дыша полной грудью. На одной из лавок площади мы присели и я съел пирог, приготовленный её руками. Сказать , что было вкусно – это не сказать ничего. Чувства были странными: опустошение граничило с неизвестностью. Мы шли дальше по аллее с молодыми насаждениями душистых цветов и ярко зеленых кустарников. Она была без лифчика в легком топе и джинсах с завышенной талией. Честно, тогда мне ничего не хотелось. А чем меньше хочешь, тем больше получаешь. Сначала я оказался языком между ее ног. А немного позже уже наяривал на ней, закинув ее аппетитную ногу себе на плечо. Нельзя сказать, что аллея с душистыми цветами сразу переросла в секс в том самом месте.

Это случилось неделей позже. Она приехала ко мне, хлебнула вина для храбрости и впустила меня в себя. Это так глупо, – испытывать период опустошения и пытаться что-то еще делать извне, в этом мире будто бы живых, но никогда не живших. Это был отсчёт того, как я начал тонуть или взлетать. Смотря как посмотреть. Она заставляла меня долго ждать ее бессонными ночами, и пропадать неизвестно куда и непонятно насколько. А потом снова врывалась в мою жизнь с желанием видеть меня именно в ту самую минуту. Очередные качели. Я не задавал ей глупых вопросов. Дал почитать свой томик Данте, о чем пожалел; так как дал то единственное, чем дорожил, что у меня было из материального мира. Я привык ее не ждать. Никогда. От этого мне стало откровенно плевать на нее. Если я мог что-то чувствовать к ней в самом эпицентре моего интереса к ней, то после того, как она начала показывать себя, меня уже ничего не трогало в ней. Общаясь среди своих пациентов-дурачков, как она сама называла людей из псих больницы, она и сама стала частью помешательства. И видимо хотела того же добиться от меня. Но мне повезло. Ее трусики оказались в кармане моих джинсов. Я так понял, что это был своего рода бартер: Данте за трусики. У женщин часто бывают проблемы с ценообразованием: уж слишком дешево ей обошелся Данте. Либо так она ценила его, либо так убого выглядел я. Гадать мне не приходилось. Я не мог заснуть какое-то время и просто спустил в ее трусики все напряжение. Как я закончил с мастурбацией, я вытер свой член другой стороной этих же трусиков. Это был не бартер. И даже не месть. Просто я дал ей то, чего она хотела: фейерверков этой суке! Ее надежды очень часто затрагивали тему бессмертия. Это была ее идея фикс – никогда не умирать. Я сказал, что воплощу ее желание. И вот она уже бессмертна, находясь в моей истории на бумаге. А как известно еще по Булгакову, – рукописи не горят. Вперед и с песней. Я гребанный волшебник! Посмотрите на меня!