– Из блюдца чай только купцы пьют! – голос Марии Кирилловны выражал чрезмерное презрение, пренебрежение и даже некий ужас, словно говорила она о вещах крамольных, постыдных и унизительных. – А до краёв стакан простолюдинам в трактирах наливают – чтобы на каждую свою копеечку пролетарий доволен был. По-настоящему чай только жители Московии заваривать умеют. Вы, Настя, из Москвы?

– Из Петрограда, Мария Кирилловна.

– Ну а в наши Палестины Вас каким ветром занесло?

Настя опустила глаза.

– Жених у меня здесь.

– Да? – Мария Кирилловна с интересом посмотрела на Настю. – Кто ж таков, может я его знаю? Я со многими знакома, во многих домах бывала. Он местный? Как вы познакомились, расскажите, ужасно интересно!

Настя зачерпнула ложечкой тягуче-красное варенье, отхлебнула ароматного чая.

– Мы знакомы давно, даже были помолвлены. Он окончил военное училище, решил защищать Отечество от большевиков, уехал воевать. Последняя весточка от моего Виктора, – она сказала с ударением на втором слоге, – пришла отсюда, из Новоелизаветинска… Его товарищ, Антоша Кириллов, нашёл меня в Петрограде, рассказал. До фронта Виктор не доехал, его схватили чекисты. Узнав, что город, наконец-то, освобожден, я решила найти его… – Слеза предательски поползла по щеке, упала на стол. Настя прикрыла глаза ладонью. – Я, не смотря ни на что, уверена, что он жив! – она замолчала. Отставила в сторону чашку, промокнула глаза платком. – Я бы почувствовала, если б с ним случилось непоправимое! Честное слово, почувствовала бы!

– Успокойтесь, Настенька! – Мария Кирилловна ласково погладила её по руке. – Выпейте ещё чаю, вот увидите, все будет хорошо, все устроится, женское чутьё – дорогого стоит. Раз Вы уверены – значит, он жив! Жив – и вы обязательно встретитесь! Мы же, в свою очередь, безусловно, поможем Вам! Поможем ведь, Пётр Петрович? – повернулась она к Никольскому.

Пётр Петрович Никольский, подполковник, начальник контрразведки, красавец мужчина, высокий, неотразимый, как иллюстрация к романам Мопассана, внимательно, оценивающе, как придирчивый покупатель племенной лошади для собственной конюшни, облизал взглядом Настю. Словно новомодным аппаратом Вильгельма Конрада Рентгена насквозь просветил. Отметил всё: девочка молоденькая, свеженькая, неопытная; личико премилое; грудь взгляд радует, притягивает, словно магнит, круглая, аппетитная; ножки точёные, длинные; бедра неширокие, в самый раз, ему именно такие по вкусу. Можно и попробовать. Вернее нужно. Жениха-то, скорее всего, чекисты шлёпнули, девчонка расклеится, разрыдается – тут и утешение понадобится. Свежачок-с!

– Конечно, поможем, Мария Кирилловна, о чем речь! Найдем мы вашего Виктора, Настенька, даже не беспокойтесь! Завтра же с утра и займемся, загляните ко мне на Губернаторскую, 8, часиков в… – он элегантно щёлкнул крышкой золотых часов-репетира с изображением Государственного герба из Кабинета Его Императорского Величества – заиграла мелодия гимна «Боже, царя храни!» Насладившись произведенным эффектом (особый статус гимна Российской империи делал такие часы исключительными), Пётр Петрович продолжил: – Пожалуй, в девять, знаете, где это?

Настя кивнула:

– Да.

– Ну и замечательно, дорогая Настя, Вы позволите Вас так называть? Прямо ко мне проходите, я предупрежу, а уж я Вам со всем моим превеликим удовольствием помогу.

– Спасибо! – Настя растроганно улыбнулась сначала Никольскому, затем Марии Кирилловне. – Я Вам очень признательна! – Она глубоко вздохнула, но тут опять предательские слёзы навернулись на глаза, потом, словно из прохудившейся посуды, хлынули неудержимым водопадом.