«1) Ставят вопрос секретари: что означает восьмилетка? [Хрущёв предлагал вместо семилетнего планирования перейти к восьмилетнему. – В.О.];

2) о подготовке к пленуму <ЦК>;

3) о разделении обкомов <на промышленные и сельские>;

4) о частых структурных изменениях;

5) т. Хрущёв, не посоветовавшись, выступил на совещании о восьмилетке;

6) общение стало через записки;

7) высказаться о положении в Президиуме ЦК;

8) обращение с товарищами непартийное» (цитирую по кн.: Никита Хрущёв. 1964. М., 2007. С. 217).

Не ожидавший такого мощного напора, Хрущёв вынужден был признать часть своих ошибок. Но совсем сдаваться он не захотел и выразил готовность продолжить работу в прежних качествах, пообещав быстро выправить ситуацию. Но понимание он нашёл лишь у одного Микояна. Все другие члены Президиума идти на какие-либо уступки Хрущёву не собирались.

Позже по Москве стали бродить самые разные слухи. «Среди народа, – записал 25 октября 1964 года в свой дневник Владимир Семёнов, – ходят всякие ничем не подтверждённые слухи и предположения о недавних перемещениях. Говорят, например, что Н.С.<Хрущёв> и А.И.<Микоян> были вызваны с юга для них неожиданно. Н.С. пробурчал: “И пяти минут без меня не можете обойтись!” Однако поехали. На аэродроме Н.С. встречал Семичастный В.Е., а А.И.<Микояна> – Георгадзе М.П. Семичастный сказал, что машины готовы и можно ехать. Н.С. спросил: “Куда?” “В Кремль”, – был ответ. Обсуждение началось речью А.И. Шелепина, на что последовала якобы брань. Потом дело развернулось жарче, и Н.С. заплакал. Он якобы разжалобил товарищей, и было решено ограничиться формулировкой о преклонности лет и болезни». Но в реальности всё, как я уже рассказывал, обстояло чуть иначе. Это к тому, что далеко не всегда можно верить слухам.

Поздно вечером 13 октября Президиум ЦК перенёс дальнейшие баталии о судьбе Хрущёва на утро. Правда, все покидали Кремль с тревожным чувством. Никто не мог гарантировать, что Хрущёв не выкинет за ночь какой-нибудь фортель и не попытается в свою защиту поднять остававшуюся ему верной часть партаппарата, а то и армию. Ведь сильного льва пока удалось лишь тяжело ранить, но не полностью повергнуть.

Один из помощников Хрущёва, Олег Трояновский, позже вспоминал, как он был уверен в том, что шеф не успокоится и продолжит борьбу. Но босс принял иное решение.

«Когда <первое> заседание <Президиума ЦК> кончилось [а это, напомню, было уже поздно вечером 13 октября. – В.О.], – рассказывал Трояновский, – Никита Сергеевич сразу вернулся в свой кабинет и через несколько минут вызвал меня. Когда я зашёл в кабинет, то увидел его сидящим за длинным столом, за которым он обычно работал и принимал людей. Меня поразил его усталый, подавленный вид. Первыми его словами были: “Моя политическая карьера закончилась, теперь главное – с достоинством пройти через всё это”. Я спросил: “Никита Сергеевич, а вы не думаете, что на Пленуме ЦК обстановка может измениться в вашу пользу, как это произошло в 1957 году?” Он быстро ответил: “Нет, нет, это исключено. К тому же вы ведь знаете, что я не цеплялся за это кресло”. И потом как-то неожиданно для меня сказал: “Когда-то Каганович советовал мне каждую неделю встречаться с двумя-тремя секретарями обкомов и крайкомов. Я этого не делал, и, видимо, в этом одна из моих ошибок”. Потом я его спросил: “А как вы расстались, по-доброму ли?” И про себя невольно подумал о собственном будущем, о том, как отнесутся ко мне новые руководители. Никита Сергеевич немного задумался и потом ответил: “Да, пожалуй, по-доброму, во всяком случае, я считаю это моим достижением, что всё прошло более или менее цивилизованно”. Потом, по-видимому, почувствовав подоплёку моего вопроса, он добавил: “Что касается вас, то мне трудно сказать, как сложатся ваши дела. Скорее всего, вы вернётесь обратно в МИД”. Затем мы обнялись и на этом расстались» (О. Трояновский. Через годы и расстояния. М., 2017. С. 241).