Чини потёрла колени и присела на сумку. Немного подумав, стянула рубаху. Вспотевшую спину приятно обдало прохладным ветерком. Грудь расправилась, ощущая долгожданную свободу.
Под руку легла фляга, красновласая дева отхлебнула. Особого аппетита не было, ягод наелась ещё поутру, но компот из них, перелитый во флягу, охлаждал, утоляя жажду и отгоняя усталость. Отбивал и желание набивать брюхо доверху. В духоте лесов стояла высокая влажность, и есть стоило лишь на ночь. Днём же заставляла себя грызть сухари, да иногда жевать кусок-другой вяленого мяса. Не разжевав его до конца, выплюнула вовсе, и ещё раз хлебнула компота. Провизия, которую собрал в путь трактирщик Глаз, подходила к концу. Поизносилась даже новая рубаха. Ветки, колючки и травы не щадили одежду.
– Если боги покинули даже наш мир, то в этом они, может, и вовсе не появлялись? – Сорвалось досадное с губ.
Потаённый собеседник не спешил отвечать. Он вообще говорил мало и лишь по существу, так как знал всё и про всех. А болтать попусту это прерогатива торговцев и бардов, а не прозревших в дороге путников.
– Или это нормально, когда демон играет роль всех демиургов вместе взятых? – Добавила бард-менестрель.
Эхо уносило вопросы вдаль, те разбивались ветром о могучие древа и поднебесный купол. Красивой и беспощадной природе нет до них дел.
– Нет, серьезно. Существам этого мира ведь всё равно кому поклоняться? В кого верить? Разумным главное в кого-то верить и всё? Лишь бы был грозный, всемогущий и всеведающий? Или всеведающая? Некий идеал, которого никогда не достигнем, но к которому всегда стремимся? Может и мы, люди Северного мира, заставляли себя верить в богов? А их никогда и не было. Так, удобный миф.
Последние две недели вопросы самой себе вслух стали нормой. Разумных собеседников в лесу не попадалось, а вспоминать молодость в шкуре морской свинки и заводить дружбу с лесными грызунами желания не появлялось. Иногда, правда, отвечал тот – Глубинный. Сначала Чини даже подумала, что дело в забродивших на солнце ягодах. Но нет. Он приходил, лишь когда она действительно в нём нуждалась.
Ответы Его были таковы, что забывала вопрос.
Вообще задавать вопросы Ему следовало лишь в крайнем случае и только если уверена в достойной цене и значимости своего вопроса. На мелочь всегда может ответить внутренний говорун. Этого только свистни. Иногда, устав от бормотания «говоруна» и редкого шёпота «глубинного» бард поддавалась порывам излияния души. И просто пела песни, от себя. Делилась ими с миром, со всеми живыми обитателям и просто с природой, дорогой. Даже себе. Той частице, которая осталась неделимой на собеседников, которых становится всё больше и больше с каждым днём одиночества в душе.
Порыв петь приходил всегда неожиданно. Это просто выбиралось наружу, существовало какое-то время вне, и так же быстро исчезало, как появлялось. Вот и в этот раз губы вдруг зашлёпали, забормотали. Не сдерживая порыва, понеслись слова. И не сразу в них можно было различить, говорун это или тот, внутренний, настоящий.