Стадион у них во дворе был старенький. Обнесённый полуразвалившимся забором из некрашеных досок и порванной металлической сеткой. Но каркас ворот остался, и железный ряд сидений для болельщиков тоже. Зимой стадион жильцы окрестных домов заливали водой, после чего на бугристом льду корячилась довольная малышня, иногда сменяясь хоккеистами из ребят постарше. Летом подростки гоняли в футбол.
Владу и Витьке по тринадцать лет. Влад – капитан одной из команд. Витьку он усадил на лавочку, чтобы грыз яблоко, болтал ногами и улыбался от уха до уха – это у него хорошо получалось. Брата не брали в игру, слабоумным там не место – именно Влад так постановил, никто не спорил.
Тёплый ветер обдувал разгорячённое игрой тело, ворошил взмокшие волосы. Влад выглядел выше и крепче всех игроков, хотя у противников Сашке-капитану и Флору-вратарю уже исполнилось четырнадцать. Соперники сильны, но и в их команде собрались не слабаки: вон, Флор употел мячи отбивать, едва успевал краем футболки утираться во время паса. Влад подмигнул своему Сашке-нападающему и повёл в правый угол. Боковым зрением заметил, что зрителей прибавилось. К «трибуне» протиснулась Тоня с младшей сестрой. Сели рядом с Витькой.
– Га! Лови, петух, яйцо! – завопил свой Сашка и лупанул по мячу.
Флор, гад, упал в песок, поймав мяч, согнулся, выпучил глаза, и перекосившимся от удара ртом радостно улюлюкнул. А ведь Сашка – лучший нападающий, маленький, юркий, меткий – если бы не Флор, накостыляли б соперникам по самые помидоры.
Влад вытер ладонью лоб и отошёл за центральный круг, по пути бросив взгляд на зрителей. Витька лыбился – глупо, как всегда. Вихрастый, лопоухий – пародия на Влада. Хотя после того, как снял очки, стал на человека похож. У него от рождения было косоглазие, только в этом году ушло. А вот мышцы никак не нарастали: задохлик – он и есть задохлик. Тонька к нему привязалась зачем-то, улыбается и кепку поправляет. У неё ведь пятеро младших братьев и сестёр, одна рядом сидит – не с кем возиться, что ли?
Тонька – это Владова боль, ахиллесова пята, а ему болеть нельзя. Во-первых, он старший мужчина в семье. Пусть их семья маленькая: мама, Влад и Витька, надежда только на Влада. Во-вторых, Тонька его не любила. Он вроде и так, и этак: голы забивал, по-деловому сплёвывал в траву, говорил по- взрослому, с ленцой и матом, отбрасывал кудрявую чёлку со лба, даже курить пробовал, чтоб как взрослый – всё без толку. Не понимал Влад, что с ним-то не так, совсем не понимал. Царапало у него где-то внутри, неприятно, натужно. Хотелось избавиться от беспокойного чувства, стать сильным, для Тони важным, единственным.
Зато с Витькой она разговаривала, за руку держала, в магазин вместе ходили, смеялись, он её на качелях раскачивал, она ему из бумаги кораблики и самолётики складывала. Зачем? Мать Тереза, что ли? Не нужно, без сопливых обойдутся.
Как нарочно, Тоня красивая: у неё светлые волосы, бровки арочкой. Глаза… топкие. Утонул в них Влад. Знакомы ведь давным-давно: вместе в одном дворе росли, в один детсад ходили, только в разные группы. Влад даже не помнил, когда Тоня стала ему нравиться, просто один раз потянуло рассмотреть её поближе и внимательнее. От неё пахло домашним уютом, теплом, спокойствием; хотелось взяться за руки, сесть рядышком на диван и смотреть вместе кино. Всё равно, какое, хотя правильнее бы взрослое, чтобы и посмеяться, и покраснеть, и руку сильнее в страшный момент сжать. Один раз так было, у Сашки на дне рождения: все смотрели новый боевик – кто на полу, кто на диване; Тоня сидела между Витькой и Владом. До сих пор обидно: и за руку не взял, и умного ничего из себя не выдавил. Второй раз он бы не оплошал, не зассал.