– Вот уж никогда не думал, что действительно из дамских рук есть буду, – невесело произнес пограничник. В своих «варежках» он с трудом мог удерживать ложку, а уж с такими деликатными вещами, как маленькие ломтики хлеба, справиться совсем не мог. Катрин вкладывала кусочки ему в рот, лейтенант жевал. Свои клешни держал разведенными, бинт от пропитавшей его грязи и ожоговой мази стал серо-желтым.

– Сладкая жизнь, – сказал пограничник, разгрызая карамельку, – девушки, река, хорошая погода. Пикник. А что-то каверзно на душе.

– Подлечиться нужно. А там снова на фронт, – утешил его повеселевший после перевязки Любимов.

– Понятное дело. Я не про это. Сидим мы как-то… легко. Вам-то хорошо. А я, если что, прямиком в плен. Даже пулю в висок не пустишь, – лейтенант прижал локтем бесполезную кобуру с «наганом». – Эх, надо было ноги тренировать. Несут – ничего, не жалуюсь. А стрелять не обучены.

– Зубы у тебя тоже ничего, – Катрин вытащила из кармана комбинезона порядком набившую бедро «лимонку». – Кольцо выдернешь, а швырнуть и забинтованной лапой можно.

– Спасибо. Швырять придется под ноги. Можно и зубами.

– Но-но, дешево отделаться хочешь. Тебе еще до Берлина тащиться. Воюй, – Катрин достала и вторую гранату.

– Честное слово, никогда мне девушки подарков не делали, – серьезно заявил пограничник. – Я бы на вас, Екатерина, после войны женился. Характер советский, выдержка железная. О внешности я не говорю, вам бы в кино сниматься.

– Ой, я счас краснеть начну, – пробурчала Катрин.

– Скромная, заботливая. А кругозор какой! Языки иностранные знаете. И русский особенно… Откуда комсомольский работник такие термины знать может?

– Что, так слышно было?

– Ну, на той стороне реки, может быть, и нет, а нам очень даже отчетливо.

– Засмущали вы меня. Пойду я умоюсь. Вы, пока на мне не женились, здесь посидите, пожалуйста.

Сбрасывая комбинезон, Катрин воровато поглядывала по сторонам. Вот неймется тебе, подождать не можешь. Разоблачилась под носом у товарищей по оружию. Девушка вынырнула из заскорузлого комбинезона и принялась стягивать с себя остатки гимнастерки. Распавшаяся на отдельные куски бывшая форменная рубашка местами просто прилипла к телу. С ненавистью отдирая от себя ветхие клочки, Катрин зашла по колено в воду. Уф, хорошо как! Пряча почти незагорелую, сияющую попку, девушка погрузилась, проплыла несколько метров, окунулась с головой. Хотелось бы хоть каплю шампуня.

«И фен, и так далее… Ты и вправду до Берлина дойти собралась?»

Ноги вязли в илистом дне, но выходить из прохлады все равно не хотелось. Катрин повернула к берегу. Храбрые лягушки неохотно уступили дорогу, глазели с неодобрением.

Катрин ступила в комбинезон, начала натягивать. Грязная грубая ткань царапала кожу. Хуже, чем кольчугу на голое тело напяливать. Катрин дернулась – на нее смотрел Любимов.

– Ты чего? – возмутилась девушка, с некоторым опозданием поворачиваясь спиной. – Эротики в жизни не хватает? Вылупился…

– Я это… думал, умываешься, – лейтенант выглядел искренне ошарашенным, и Катрин смилостивилась.

– Думай, глядя в другую сторону, – потребовала она, извиваясь в попытках засунуть руки в рукава.

Любимов торопливо отвернулся, охнул от боли в боку.

Катрин, наконец, втиснулась в рукава, с облегчением начала застегивать ремень.

– Катя, а ты—…нерешительно начал лейтенант.

– Если ты насчет отсутствия моего нижнего белья, то это трагическое стечение обстоятельств. Следствие вероломного нападения немецко-фашистских захватчиков.

– Да нет. Извини, у тебя правда на руке наколка? Ты что, оттуда?

– Откуда? С зоны, что ли? Нет. Вряд ли там так рисуют.