Катрин смотрела на пристроившегося в неловкой позе Любимова. Торопятся парни вернуться в строй. Если им сказать, что впереди четыре года, – не поверят. И правильно, человек не должен знать, что его впереди ждет. Отдел «К», наверное, все-таки не тем занимается. Противоестественно так жить.

Машина выехала из леса. Было жарко. Катрин расстегнула еще одну пуговицу комбинезона. Что там под ним творилось, лучше не задумываться. Гимнастерка расползлась под мышками и на спине. Теперь даже рубищем не назовешь – липкие лохмотья.

Вокруг тянулись поля, засеянные рожью. Голубело отвратительно чистое небо. Катрин передернула плечами. К бомбардировщикам привыкнуть невозможно. И к минометам, пожалуй, тоже.

Машина начала притормаживать. Впереди блестела узкая, местами исчезающая среди камыша полоска реки. У круглого блюдца пруда раскинулось небольшое село. Даже издали было видно, что у въезда в село выстроился хвост из машин.

Грузовик пристроился за новеньким «ЗИСом» и остановился. Водитель высунулся из кабины.

– Там мосточек. Никак на ем застрял хто…

Пограничник уже перевалился через борт.

– Пойду гляну.

Катрин посмотрела на небо, на мирные хаты и сады. Никаких зениток. Кроме хвоста грузовиков, и никаких войск не видно. Водители вышли из машин, разминая ноги. Пикап с красным крестом съехал с дороги в тень тополей.

Черт, невозможно представить, что голубое небо способно выглядеть столь отталкивающе.

Не торопясь подошел пограничник.

– На мосту танк застрял. «Т-28». Вредительство какое-то. Мост под телеги делался. Полуторку со скрипом выдерживает. А тут тонн двадцать пять. Гусеница провалилась…

– Двадцать восемь тонн, – прохрипел Любимов. Позу он сохранял все ту же, неестественно напряженную.

– Ты чего? – обеспокоенно спросила Катрин.

– Присохло, – жалобно пробормотал лейтенант. – Перевязать бы…

– Чего молчишь? Скромность тебя, лейтенант, погубит.

Катрин старалась не хромать. Сапог тер уже как будто по оголенной кости. В пикапе сидел сержант с «глистой и рюмкой»[32] на петлицах и сосредоточенно вскрывал банку консервов.

– Товарищ сержант. У нас тут раненый. Нужны перевязочные пакеты, пластырь, обезболивающее, грамм пятьдесят спирта.

Сержант-медик и водитель с недоумением уставились на грязную девушку.

– Обратитесь в санроту. Я медикаменты не выдаю, – сказал сержант и погрузил ложку в жирную свинину.

Запах мяса, лаврового листа и свежего хлеба так и лез в ноздри.

– А ну, встать! – зловеще прошипела Катрин. – Вы как с комсомольским работником разговариваете, товарищ младший командир? Что, была команда на принятие пищи? Вы на этом основании отказываете в оказании первой помощи раненому командиру? С Особым отделом давно не общались?

Сержант торопливо выбрался из машины.

– Да я же с готовностью. Но я не санинструктор. Я дизелистами командую.

– Это не оправдание. Командует он! В трибунале командовать будете, сержант. В последний раз спрашиваю – медикаменты есть?

Сержант обреченно полез под сиденье, вытащил замызганную сумку с красным крестом:

– Где раненый?

Катрин возмутилась.

– Да кто тебе, «дизелисту», живого человека доверит? Ты руки с начала войны не мыл. Давай сюда, – Катрин заглянула в сумку, сунула покорному сержанту явно лишние в комплекте первой помощи клещи и кривую отвертку. На дне сумки вроде бы имелись бинты и пузырьки. – Спирт?

– Спирта нет. Хоть убейте. Кто мне его доверит?

Катрин глянула. Действительно, такому и дизель зря доверяют.

– Перекись водорода есть, – нерешительно вмешался водитель.

Банка оказалась здоровенная, не меньше литра.

– Ладно, отвратительно вы укомплектованы. Нужно будет командованию доложить. Безобразие, – Катрин вытащила из ножен штык. Откромсала половину буханки, разрезала пополам, щедро загребла из банки тушенки…