– Как жестоко.

– Вовсе нет. Они ведь не знают иного неба. Для них такая жизнь естественна.

– Это ещё хуже. Они рождаются во Тьме, они даже не знают о существовании Света. Им неизвестно о самой возможности выбора!

Я понимал, что говорит она не только о небе.

– Фалийцы сами выбрали такой путь. Они всегда выбирают Тьму.

– Каждый из них?

Анья смотрела на меня с вызовом. А я невольно вспоминал своевольных детей, не пожелавших принять фалийские порядки и превращённых в Рыцарей Смерти.

– Большинство. Но они и определяют будущее.

Опечаленная Анья покачала головой, но дальше спорить не стала. Вместо этого она спросила:

– Что теперь будет со мной?

Каждый раз я гнал от себя мысли о будущем Аньи. Но теперь этот страшный вопрос задала она. Будь всё, как раньше, она бы в конце концов умерла, не выдержав ежедневных пыток. Но теперь… Даже, если я довезу её до Тёмной Цитадели, что делать дальше? Я не смогу прятать её вечно и защитить тоже не смогу. Это приводило меня в ужас.

– Я не знаю.

Анья долго и пристально смотрела на меня. Поняла ли она, какие мысли меня тревожили? Возможно. По крайней мере, настаивать на более определённом ответе она не стала.

– Сегодня меня наконец-то вывели на воздух, – заговорила Анья. – А я даже не поняла, день снаружи или ночь.

– Сейчас ночь. Ехать мы будем ночью, а днём останавливаться на привал.

– Понятно, – она окинула взглядом загромождённое пространство. – Где мне спать?

– Сейчас переложу вещи, и места будет достаточно.

Я расчистил для Аньи угол, сдвинув в сторону сундуки и тюки. Она заулыбалась, когда я постелил для неё матрас и дал одеяло.

– Кажется, я уже вечность не спала в нормальной постели.

– Это меньшее, что я могу для тебя сделать.

Себе в другом углу я соорудил подобие постели из запасной одежды. Я не стал говорить Анье, что отдал ей свой матрас и одеяло. Она, столь прекрасная и чистая душа, вынуждена была жить в нечеловеческих условиях, а в последние четыре дня ещё и по моей вине. Она так сильно обрадовалась столь обыденной вещи, как постель… Меня жёг стыд, за то, что этой святой душе было отказано в элементарных удобствах.

Утром я проснулся в приподнятом настроении. Хоть неизвестность и пугала, Анья говорила со мной и улыбалась, а я наслаждался новым для меня ощущением счастья. Но радость была недолгой. Когда я пошёл за едой для себя и Аньи, то столкнулся с Сольвером, и у нас состоялся разговор.

– Знаешь, Вайрис беспокоится о тебе.

– Вот как? На него не похоже.

Сольвер изучал меня проницательным взглядом. Я же старался вести себя непринуждённо. И, хотя за годы службы в Тёмной Цитадели это вошло в привычку, сердце у меня стучало, как никогда.

– Он расстроен, Меркопт, он не понимает, что с тобой происходит. Признаться, я не особо прислушивался к его жалобам, но кое-какие странности вызвало беспокойство и у меня. Я знаю тебя как человека, не склонного менять привычки. Но новой пленнице ты уделяешь поразительно мало времени. А сегодня ночью я и вовсе не заметил магических колебаний в твоём фургоне. Я мог бы предположить, что твоя долгожданная игрушка чрезвычайно скучна, но тогда ты отправил бы её к другим пленникам, а не оставлял при себе. Всё ли в порядке, Меркопт?

Я ухмыльнулся как можно циничнее.

– Мне за сорок четыре года впервые в руки попала солнечная эльфийка, а ты хочешь, чтобы я убил её за неделю? Поменьше слушай Вайриса, он раздосадован, я понимаю, но столь редкой добычей я хочу насладиться сам.

Во взгляде Сольвера промелькнуло разочарование. Хотя, возможно, мне просто хотелось в это верить.

– Разумно. На твоём месте, я бы вообще не приближал к себе вампира. Безнравственные и злопамятные твари. Будь осторожнее, Меркопт. Странности ведут к подозрениям.