«Видимо, – решил он, – всему причина – деньги…»

По другую сторону стола, на месте секретарши, восседал в вертящемся кресле Юрис Нигматуллин. Как всегда, сильно озабоченный, нахмуренный и слегка невыспавшийся. Разговор уже начался.

– И никто в последние дни ему не звонил с угрозами? Ничего подобного он вам не сообщал? – у Юриса непонятный акцент, смесь татарского с прибалтийским, и выглядит это почти французским прононсом.

– Я же уже сказала, что за последние три месяца мы обмолвились едва ли десятком слов. И то исключительно по необходимости.

«Интересно, – подумал Оленин, – она домохозяйка. Доходов не имеет. Супруги в длительной ссоре. Но деньги-то он ей давал? Не скажешь, что одежду она покупает на китайском рынке. И с голоду не опухла».

– Простите, я опоздал к началу разговора, – сказал Николай Сергеевич. И представился: – Старший следователь по особо важным делам Оленин. Я не услышал, как вас зовут.

– Анжелика.

– Скажите, Анжелика, кто вел домашнее хозяйство? Кто готовил, покупал продукты?

– Я, – не поняла она сути вопроса, – домохозяйки у нас не было. Сами, наверное, догадываетесь, как могут ужиться две женщины на одной кухне…

– Но вы же были в ссоре. Не разговаривали.

– Так что, он и деньги, вы считаете, мне давать не должен? Пусть бы попробовал… – Анжелика самодовольно усмехнулась.

«Тяжелый случай… – Оленин покачал головой. – И не слишком ее задела потеря кормильца. Такой вариант даже интереснее. По крайней мере, есть над чем голову поломать…»

В дверном проеме появился Овчинников. Послушал. Истерикой не пахло, и он осмелел, ступил за порог.

– А в поведении мужа в последнее время вы странностей не замечали? – продолжил свой допрос Нигматуллин. – Ну, предположим, излишне нервный. Или не слышит к нему обращенных вопросов – в себя углублен…

Анжелика затушила недокуренную тонкую сигарету и тут же закурила новую. Возможно, это и есть признак волнения. Просто умеет хорошо свои чувства скрывать. Только – зачем? Любая женщина, оказавшись на ее месте, волновалась бы и переживала. Люди скрывают свои чувства, когда им это требуется по какой-то причине. Какая здесь может быть причина? Что она хочет показать? Гораздо естественнее было бы быть откровенно взволнованной. Впрочем, может быть, она-то как раз и естественна. Она просто бросает вызов. Всем…

– Он всегда был нервным. А так – все как обычно. Не должна же я каждое его дыхание выслушивать.

Голос у нее возмущенный, даже агрессивный.

– Послушайте, Анжелика, – тон беседы Оленину явно не нравился, – давайте сразу договоримся, что вы не будете к нам относиться как к противникам. Я не очень понимаю ваш настрой. Давайте лучше подумаем вместе, кому ваш муж мешал настолько, что его следовало убить.

Молодая женщина передернула плечами.

– Спросите лучше, кому он не мешал…

– То есть?

– Когда в него в первый раз стреляли, я немного удивилась. Такое ничтожество, и вдруг заслужил пулю… Он объяснил, что убивают тогда, когда дело пахнет деньгами. «Это только глупцы говорят, – сказал он, – что деньги не пахнут. Очень даже сильно пахнут». Второе покушение я восприняла уже как должное. Потому что деньги он не считал.

– А вы считали? – от дверей спросил Овчинников.

– Зачем? Сколько мне нужно было, столько и брала. У меня не возникало необходимости считать остатки. Все равно я при всей своей фантазии не знала, куда их деть, – высокомерно ответила супруга Толстяка.

Оленин понял, что Анжелика врет. Толстяк не был настолько богатым человеком. А врет она для того, чтобы поддразнить милиционера, зарплата которого ей хорошо известна. У молодой женщины чувствовалось определенное отношение к следственным органам. Интересно было бы узнать – откуда?